Концерт для колобка с оркестром

В шоферах у Сергея теперь служил угрюмый пятидесятилетний эстонец Урмасс, и в дом, чтобы поменять электролампочки, он не ходил.

Всю последующую жизнь Соню мучила мысль о брошенной дочери. Ей снились страшные сны: маленькая, худенькая девочка с заплаканным личиком тянет к ней покрытые синяками ручонки и жалуется:

– Меня бьют, морят голодом. Зачем ты меня отдала?..

Услыхав признание матери, Люда чуть не упала в обморок, но потом ей стало безумно жаль ее, и дочь сказала:

– Надо ее найти и привезти к нам, папа умер, бояться тебе некого. Если знакомые станут интересоваться, скажем, что взяли к себе бедную родственницу, да и самой девочке не нужно говорить, кто она. Давай сначала присмотримся к ней.

Самое интересное, что девочку нашли очень быстро. Соня сказала Людмиле:

– Езжай в город Мирск, на Красноармейскую, восемь.

Люда удивилась:

– Ты знаешь адрес?

– Да, – кивнула Соня, – видишь ли… деньги многое могут… Ладно, об этом потом.

Люда покатила в Мирск, который сильно изменился за последние годы. Собственно говоря, это была тихо умиравшая деревня, в которой доживали свой век несколько семей. На Красноармейской улице она нашла покосившийся дом под номером восемь.

Дело было зимой, Люда вошла в нетопленую темную избу, встретила ее худенькая девушка. Людмила осторожно спросила:

– Простите, я ищу хозяев.

– Мама умерла, – сказала девушка.

– Она тут одна проживала?

– Вместе со мной, – ответила хозяйка. – А что случилось? Вы кто?

– Простите, – дрожащим голосом осведомилась Людочка, – а ваша мама кем работала?

– В больнице, акушером-гинекологом, – начала было девушка, но тут под потолком ярко вспыхнула лампочка, озарив убогое жилище. – Свет дали, – вздохнула хозяйка, – ну наконец-то!

Людочка глянула на собеседницу и ахнула. На чужом лице сияли мамины глаза. Не в силах справиться с собой, Люда шагнула вперед, вытянув руки.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Яна, – ответила девушка, пятясь к ободранному буфету, – а что?

– Я твоя сестра, Людмила. Моя мама родила в этой избе девочку, которую вынуждена была здесь оставить!

Яна села на табуретку.

– Я знала, – зашептала она, – мне мама рассказывала про женщину, которую привезли сюда рожать незаконного ребенка. Она была женой очень большого человека, изменила мужу, и тот нашел мою приемную маму. Она должна была ребенка утром подбросить на крыльцо родильного дома, где работала, но не смогла, оставила себе. Она мне давно рассказала правду, мы очень бедно жили, я все мечтала, что родная мать про меня вспомнит и пришлет хоть какой-нибудь одежды. Потом поняла, зря надеюсь. Сейчас совсем плохо стало, мама умерла, вон, дров даже нет, я замерзла совсем.

У Люды из глаз градом покатились слезы.

– Скорей собирайся, – велела она, – поедем домой.

Яна натянула на плечи черный полушубок из мягкого ворсистого материала. Те, кому за сорок, должны хорошо помнить стайки деревенских женщин в праздничной верхней одежде из фальшивого бархата.

В нее деревенские жительницы наряжались, собираясь за колбасой в столицу. Полная фигура в черной «плюшке» с головой, покрытой платком, и с двумя торбами, из которых высовывались батоны «Любительской» и «Краковской», – частое явление на улицах Москвы конца семидесятых – начала восьмидесятых годов. «Плюшки» вытеснили с нашего рынка дешевые китайские куртки на синтепоне, но до сих пор еще кое-где на селе можно увидеть старушку в подобном одеянии, только теперь в нем чистят коровники и кормят свинок.

Я не буду описывать сцену встречи Сони и Яны.

Услыхав рассказ второй дочери о ее лишениях, мать воскликнула:

– Но я же посылала на тебя деньги, хорошие суммы, покупала вещи. Понимаю, что это меня не оправдывает, но все-таки!..

– Не знаю, – плакала Яна, – меня голодом морили, в рванье одевали. Наверное, Олимпиада на себя пособие тратила, у нее-то шкаф от платьев ломился, а детские шмотки небось соседям продавала.

На Яну водопадом излилась материнская любовь, сильно сдобренная материальными благами. Ее одели, обули, обвесили золотом, отдали учиться. Через год замарашку, мерзшую в нетопленой избе, было не узнать. Людочка стала ревновать: похоже, мама теперь больше любит Яну. Впрочем, сводная сестра вела себя безупречно, постоянно подчеркивая, что Люда в доме главная, а она так, на правах приживалки.

Затем Люда вышла замуж за Алексея, тот внезапно начал стремительно богатеть. Дни летели, словно пули, выпущенные из пистолета. Погибла мама, Алексей с Людой приобрели элитное жилье.