Концерт для колобка с оркестром

Вагон, слегка раскачиваясь, быстро летел сквозь тьму. До нужной станции я добралась за считанные минуты и, страшно довольная собой, понеслась на пересадку. В большом зале было многолюдно, но не слишком шумно. Потоки пассажиров текли в разные стороны: кто на переход, кто на выход, а кто рвался к составу. Над толпой плыл ровный гул, изредка прерываемый либо громким смехом, либо детским визгом.

Я, желая сократить путь, хотела прошмыгнуть между двумя тучными тетками, одетыми во все черное, но тут одна из них резко остановилась, сложила руки на животе, разинула огромный рот и заорала:

– Алла…

На секунду я замерла, но тут же поняла, что происходит. Женщины с ног до головы в черном, волосы их покрыты траурными платками, большие кисти рук сцеплены там, где у нормальных людей бывает талия, и орет одна из них: «Алла…»

Сейчас она закончит: ..х акбар, Аллах акбар", приведет в действие детонатор, и прогремит взрыв.

Очевидно, такая мысль осенила не только меня, потому что люди как подкошенные рухнули на пол, я обвалилась вместе со всеми, закрыла голову руками и тут увидела маленького ребенка, лет пяти, испуганно озиравшегося по сторонам. Он, очевидно, потерялся в суматохе.

– Алла… – вопила тетка, – а-а-а-а.

Быстрее молнии я взвилась с пола, схватила малыша в охапку и прыгнула вместе с ним под лестницу, которая вела на переход. Сейчас рванет, в разные стороны полетят гайки, гвозди, осколки… Ступеньки довольно крепкие, они должны спасти нас.

– Алла… а… а… – метался над станцией трубный голос.

– Пусти меня, – завизжал малыш.

– Тихо, – велела я.

– Отцепись, – зарыдал ребенок, – к маме хочу… у… у…

В ту же секунду он довольно больно укусил меня, но я не отпустила его.

– Успокойся, сейчас придет милиция, арестует тетю, и ты найдешь маму.

Внезапно малыш затих.

– Какую тетю милиция возьмет? – заинтересовался он.

– Тихо.

– Которую?

– Потом.

– Скажи-и-и!

– Ту, что кричит, у нее бомба, но не пугайся, нас не ранит.

– Это моя мама орет, – с гордостью сообщил малыш, – у нее голос чисто ревун, с одного берега реки на другой докрикивается.

Я потрясла головой. Мальчик был одет в черные штанишки, того же цвета пуловер, а волосы скрывала темная вязаная шапочка.

– Это твоя мама вопит? – уточнила я.

– Ага, меня кличет. Слышишь?

– С какой стати она орет «Аллах акбар»?!

– Чего? – не понял малыш. – Хакбар? Это кто?

Она меня подзывает, дочку свою, слышите: «Алла, Алла». Я – Аллочка.

– Ты девочка?

– Ага.

– А почему в брюках? – глупо спросила я от растерянности.

– Не знаю, так одели.

– Да еще во всем черном, – бормотала я, наблюдая, как к бабе, покрасневшей от натуги, подбегает милиция.

– Мы едем тетю хоронить, – словоохотливо, совсем по-взрослому стала объяснять девчушка, – она померла от болезни. Сами мы живем в Борске, теткин дом в Кутьевске, пересадка в Москве, на вокзал шли, только я на бабку с игрушками засмотрелась, мамину руку отпустила.

– Стой, падла, – неслось над станцией.

– Офигели, дурни!

– Где пояс?

– Спасите, раздевают!

– Мама, – завизжала Аллочка и помчалась к бабе в черном, которой уже заломили руки менты.

Я в легком обалдении пошла по лестнице вверх.

Ну и ну, прокомментировать данную ситуацию не могу никак.

Глава 24

Олеся, открыв мне дверь, удивилась:

– Опять вы?

– Я.

– Вернулись?

– Верно подмечено.

– Зачем же? Забыли у нас чего?

– Забыла.

– И что?

– Спросить одну ерунду.

– Господи, – всплеснула руками Олеся, – ну неужели не понятно? Моя сестра пережила тяжелый стресс, а вы опять с расспросами! Дайте ей в себя прийти.

– Вы, очевидно, более крепкая, чем Ксюша, – ехидно улыбнулась я, – вам досталось не меньше, а выглядите вполне веселой и здоровой.

– Вы о чем? – насторожилась Олеся.

– На мой взгляд, отмывать лестницу и стены от крови так же трудно, как и тащить тело за ноги, – заявила я.

Олеся ухватилась за косяк.

– Что за чушь вы несете? Уходите.

– К вашему огорчению, я знаю все.

– О чем? – дрожащим голосом осведомилась Олеся.

– О доме свиданий, Саше-стилисте, поставлявшем вам клиентов, о черном ходе из «Паоло», в общем, о многом.

Лицо Олеси потемнело.

– Э… но… хотите денег?

– Нет.

– Мы хорошо заплатим, в валюте.