Город принял

И поворачиваюсь к новенькой:

— Хотите прокатиться для ознакомления? Случай не ваш, но так, для интереса…

Я-то вижу, что они со Стасом старые знакомые и давно не виделись вроде. Пусть пошепчутся…

— Если можно, я с удовольствием…

Поднялась, зацокала каблучками, а в глазах радость. Очень приятная женщина.

Из Гагаринского района звонят: кабаны забежали. Надо разобраться, а то еще людей покалечат.

— Гагаринский? Ответственный дежурный по городу Севергин. У вас около шведского посольства кабаны появились, граждане сообщают. А? Конечно, дикие. Вышли наряд, чтобы неприятностей не было. Доложи…

— Охотинспекция? Главное управление внутренних дел, дежурный по городу Севергин. В Гагаринский район кабаны забежали. Подключитесь? Ага, связываю вас с дежурным Гагаринского райуправления…

Дежурная часть Главного управления внутренних дел принимает немедленные меры в связи с природными явлениями, угрожающими здоровью и безопасности людей.

Из инструкции

7. Младший инспектор-кинолог старшина милиции Юрий Одинцов

Если верить науке, то думать может только человек. А собачка пробавляется рефлексами. У меня, конечно, нет причин спорить со всеми этими учеными — доцентами там или академиками. Но только мне кажется, что в их расчетах сильная ошибочка имеется. Может быть, они и сами искренне верят, будто собачка не способна думать, но происходит это у них, конечно, от недопонимания.

Думают собачки. Хоть разбери меня на части, я не поверю, что существуют рефлексы сообразительности, отваги, верности и любви. Собачки во всем как люди. Среди них есть умники и тупицы, лежащие и неутомимые, трусливые и храбрые, злыдни и добряки, весельчаки, уныльцы, жмоты и расточители, есть скромные таланты и важные бездари.

Как говорит наш инструктор капитан Емец: у них только второй сигнальной системы нет, разговаривать не могут. Но это ведь они по-человечьи не могут! И большинство людей их не понимает. А кто понимает, тому известно, что собаки думают.

Когда я прихожу утром к Юнгару, стоит мне переступить порог дежурной части, он начинает тоненько, счастливо выть, срываясь на басистый лай, а до вольеры еще добрых сто метров. Отпираю защелку, и он вылетает из домика — громадный головастый волчище, — и вой его, как пение, и визг, как смех, он лает и урчит, прыгает и катается по земле, потому что знает — и еще один день мы проживем вместе.

Я сажусь на скамеечку, и Юнгар без команды устраивается против меня, и смотрит мне прямо в лицо своими красивыми выпуклыми глазами, и скалится, язык на сторону, пока я достаю из кармана ломтики докторской колбасы, жирок от ветчины, кусок сахара. Казенная пища — мясной суп из пшена с картошкой — питательна, да не лакома. А у хорошей собачки, как у всякого порядочного человека, свои пристрастия и слабости.

И вторая сигнальная система нам не нужна. Смотрю я ему в глаза и слышу неспешные будничные Юнгаровы мысли. Проводник Шалаев вчера на раздаче супа выгреб своему Карату все мясо, а Юнгару оставил больше крупы и костей, и Юнгар обиделся — не жалко мяса, а жалко, что Шалаев такой мелкий; и Юнгар зарычал на него, Шалаев замахнулся, и Юнгар слегка тяпнул за сапог — пусть знает. Приходил доктор, но без меня Юнгара смотреть не стал — ни одна собачка без проводника никому не разрешит себя трогать. По ночам теперь стало холоднее — звезды ближе и ярче, от этого грустно и нежно на душе, хочется выть. Собачка Фархад вчера уехала на задание с проводником Костиным и больше не вернулась…

— Юнгар, ранили вчера Фархада. Ножом. Ты помнишь, как нож в руке перехватывать?

Юнгар открывает свою розовую пасть лохматого крокодила и осторожно берет клыками мою правую руку — между локтем и кистью.

Еще в школе я читал книжку, и там было написано, что какой-то умирающий человек понял одну очень важную вещь: мы все уже когда-то жили на этой земле, только совсем в других обличьях и качествах: мы могли быть римскими императорами, или египетскими рабами, или тягловыми волами, или вольными птицами.

Я в своей прошлой далекой жизни был собакой.

— …Милиция слушает…

— Говорит дежурный врач Второй Градской больницы. Сейчас поступил больной Николай Зозуля, восемнадцати лет, с сильными ушибами головы и лица. Избившего его человека он знает, но отказывается назвать. Говорит, что хочет сначала выяснить, готов ли тот заплатить за нанесенные ему побои, в случае отказа намерен привлекать его к ответственности.