Телеграмма с того света

20

Я нажимал кнопку звонка у знакомой мне двери, пухло-набивной, коричневой, богато украшенной желтыми фигурными гвоздями, и сердце тревожно сжималось. Я ведь уже почти все знал, а придумать, с чего начать разговор, что сказать при встрече, не мог. И когда дверь распахнулась и в проеме увидел тоненькую девичью фигурку, я понял, что не прийти сюда вновь я не имел права.

— Здравствуй, Настя, — сказал я. — Моя фамилия Тихонов. Ты, наверное, обо мне слышала…

— Слышала, — кивнула она, но стояла в дверях твердо, не пропуская меня в прихожую, а красивые синие глаза, удлиненные косметической тушью, пытливо ощупывали меня, стараясь сообразить, зачем я сюда пришел.

— Настя, я хотел поговорить с тобой.

Настя дернула своенравным подбородком:

— А я с вами разговаривать не буду…

— Почему ты не хочешь поговорить со мной?

— А меня мама предупредила, что по закону вы не имеете права допрашивать меня. Я несовершеннолетняя и меня нельзя допрашивать без родителей или учителя…

Я засмеялся:

— Настенька, я не собираюсь тебя допрашивать. — Я тяжело вздохнул и добавил: — А учитель твой умер…

— Все равно мама мне не велела с вами говорить без нее. И ничего вы от меня не узнаете…

— Тогда извини, — пожал я плечами. — Настаивать я не буду, да и узнавать мне нечего. Просто я хотел с тобой поговорить перед тем, как уеду отсюда…

Она задумалась, и я видел, что ее отрепетированный матерью отпор слабеет.

— А о чем?

— О жизни. О смерти Коростылева. О себе. О тебе. О твоем отце. Ничего не изменишь в жизни одним разговором на бегу, но я не могу отсюда уехать, не поговорив с тобой. Это очень важно для меня и очень важно для тебя. Это вообще важно…

— А для кого еще это важно? — спросила Настя.

— Для всех. Для всех, кто живет вокруг нас…

Настя подумала мгновение, и самовольный крутой характер взял верх над запретом матери, она отбросила сомнения, пропустила меня в квартиру и захлопнула дверь.

Мы вошли в гостиную, где недавно я разговаривал с Клавдией, но тогда был вечер, глубокие серые сумерки с багряным закатным подсветом, а сейчас полдневное солнце било в упор, театральным софитом высвечивая Настино лицо. Красивая девочка. Она очень похожа на мать, но черты капризные, нервные, еще не затекли они цементной жесткостью, не было в ее лице отталкивающей твердости принятых на всю жизнь решений.

Из спальни с пронзительным тявканьем выскочила пучеглазая собачонка, подбежала ко мне и хрипло зарычала.

— Пошла вон, — отпихнула ее ногой Настя и уселась на диван против меня. — Так о чем разговор?

— Я тебя, Настя, не могу учить жить. Да и, честно говоря, не собираюсь, но у меня есть долг. Я бы хотел сказать тебе, что твой покойный учитель Николай Иванович Коростылев был пленником детской мечты. Он мечтал всех людей сделать прекрасными и счастливыми. И тебя он мечтал увидеть счастливой, прекрасной и радостной…

Настя сердито усмехнулась:

— Оно и видать! Для этого он меня не хотел допустить до экзаменов?

— Настя, ты уже не ребенок, это только дети думают, что врач нарочно причиняет им боль, когда рвет сгнивший зуб. Николай Иванович мучил тебя, чтобы силой толкнуть на правильный путь. Ты бы поговорила со своим отцом.

— Я к нему не пойду, — решительно помотала головой Настя. — Он на меня злобится…

Я засмеялся:

— Не злобится он на тебя, он тебя любит и хочет гордиться тобой.

— А о чем мне с ним говорить? Уже поздно…

— Ничего не поздно. Вся история, из-за которой я приехал сюда, заварилась из-за тебя, а каждый человек однажды отвечает за все свои поступки. В споре за твою судьбу была сделана огромная ставка — жизнь очень хорошего человека…

— Да вы поверьте — я вообще об этом ничего не знала! И мама не хотела… Если бы она могла представить…

— Настя, я тебя ни о чем не спрашиваю. Я прошу тебя только думать…

Из ее глаз побежали дробные слезинки, и размытая ими тушь с ресниц оставляла на щеках черные полосы. Устарели выражения, понятия потеряли давний смысл — чистый, как девичья слеза. Грязные тускло-серые потеки.

— Думать! — крикнула Настя. — Хорошо вам говорить! А я совсем ничего не соображаю…

— Я не имею права давать тебе такие советы, но я бы очень хотел, чтобы ты жила с отцом, — сказал я тихо. — Твой отец может научить тебя многому доброму и хорошему. Это сейчас тебе очень понадобится… Я не слишком верю, что ты послушаешь меня, но подумай.