Я вернусь...

– Пойму, когда перестанешь кривляться и начнешь говорить по-человечески, – сдерживаясь, пообещал Зимин.

– Как скажешь. В общем, кое-кто раскопал твои кассеты и намерен устроить большую бучу. И еще этот кое-кто подозревает, что Сидяков, например, перекинулся не сам по себе, а с чьей-то помощью.

– Кое-кто? – с ударением спросил Зимин.

– Ты мне деньги должен, – напомнил долговязый.

Зимин сдержал желание выругаться, полез за пазуху и передал долговязому конверт. Тот без тени смущения полез в конверт, пересчитал деньги и снова уставился на Зимина ничего не выражающим взглядом.

Намек был ясен. Зимин все-таки не удержался, выругался, опять полез за пазуху и резко, как пистолет, выдернул из кармана бумажник. Трясущейся рукой он выгреб из бумажника все, что там было, ссыпал в горсть мелочь и сунул мятый, рассыпающийся ком бумажек и монет в руки долговязому.

– На, подавись! Видишь, нету больше. Карманы выворачивать?

– Надо будет, так и вывернешь, – спокойно произнес долговязый, распихивая деньги по карманам. Рассыпавшуюся по сиденью мелочь он собирать не стал. – Миронов под тебя копает. Помнишь его? Плотный такой, коренастый, бывший боксер.

– Миронов? А, Мирон! Газетчик, да? Что ж, ничего удивительного. Сказывается привычка рыться на помойках, вынюхивать... Ну что ж тут поделаешь. В конце концов, Адреналин прав: каждый сам выбирает, когда ему уйти в тень.

Он перегнулся через спинку, взял с заднего сиденья свой портфель и, порывшись в нем, осторожно подал долговязому крошечный бумажный сверток. Долговязый не менее осторожно принял у него сверток и спрятал его в нагрудный карман куртки. Карман он застегнул на "молнию" и для верности аккуратно пригладил сверху ладонью.

– Зверская штука, – сказал он. – Интересно, что будет, если ее в супчик плеснуть?

– Не стоит, – сказал Зимин. – Хватит того, что ты туда плюешь. По-моему, твоя слюна ядовитее. Ты кусать своих клиентов не пробовал?

Долговязый Витек не обиделся.

– Надо будет попробовать, – сказал он. – Ну, ладно. А деньги когда?

– Будут тебе деньги, – устало пообещал Зимин. – Будут, не волнуйся. Ты, главное, дело сделай.

– В пятницу? – уточнил Витек.

– Ты что, ошалел? К Клубу его нельзя подпускать на пушечный выстрел! Смерти моей хочешь?

– Не-а, – честно ответил Витек, – не хочу. – Если ты помрешь, кто мне тогда башлять будет? Так, значит, до пятницы?

– И чем скорее, тем лучше, – кривя рот, сказал Зимин. – Пока он еще что-нибудь не придумал.

– Не придумает, – пообещал Витек и вышел из машины.

Проводив его взглядом, Зимин собрал рассыпанные по сиденью монеты, проверил, не закатилось ли что-нибудь под сиденье, ссыпал монеты обратно в бумажник, бумажник спрятал в карман и только после этого запустил двигатель.

Глава 12

Душещипательная история, которую адвокат Андрей Никифорович Лузгин рассказал Зимину по телефону – поскользнулся, упал, очнулся – гипс, – на самом деле, как верно заподозрил Зимин, была далека от действительности. История эта была гораздо сложнее и имела намного большую протяженность во времени, чем та дурацкая случайность, на которую сослался в телефонном разговоре господин адвокат. Нет, правда, где это видано, чтобы такие прекрасно упакованные, уверенные в себе, великолепно одетые, прилизанные, лощеные джентльмены вдруг ни с того ни с сего падали посреди людной улицы, напротив собственной конторы, поскользнувшись на каком-то там гололеде, ломали себе голени аж в двух местах и пробивали лбом дверцу собственного серебристого "мерседеса"?! Нет, оно, конечно, все под Богом ходим, да только лощеные джентльмены потому и выглядят такими благополучными, что ходят с оглядкой и, что самое главное, по правильной, нужной дорожке.

Дело тут было вовсе не в гололеде, а, как это часто бывает с такими вот прилизанными джентльменами, в обыкновенной человеческой жадности. Ну да, той самой, которая, по словам самого Андрея Никифоровича, сгубила великое множество фраеров. Андрей Никифорович, человек в высшей степени разумный, осторожный и многоопытный, повел себя в этой истории так же, как повел себя в истории с пресловутыми кассетами Мирон, то есть, грубо говоря, как дурак.

Прежде всего, Андрею Никифоровичу, не следовало в эту историю впутываться. Не надо было ему слушать Зимина вообще. Ну и что, что семьсот пятьдесят тысяч? Деньги эти были чужие, и нечего было разевать на них рот. Сделал бы то, о чем его просили, получил бы свой гонорар и горя не знал. Впервой ему, что ли, было иметь дело с чужими деньгами? Но вот не утерпел, поддался соблазну... Видно, тот понедельник и впрямь выдался несчастливым.