Чудовище без красавицы

– Мне открыла дверь уборщица, такая тетка, которая убирает места преступлений, вот не помню имени… Я еще удивилась, что ее одну в квартире оставили.

– Ага, – кивнул Олег, – Лидия Ковригина. Марья Михайловна хоть и гадина, но сама отмывать ковер от крови воспитанной ею девушки не смогла. Знаешь, и у жабы случаются нервные припадки.

Лидия живет, вернее, жила с ней в одном подъезде, Марья Михайловна частенько общалась с ней… Милой бабуле и в голову не могло прийти, что соседушка проявит любопытство и упрет деньги. До этого момента Лидию характеризовали как исключительно честную даму, но, очевидно, сумма оказалась слишком велика, и Ковригина засунула пачки к себе в сумку, а чемодан набила вещами Никиты. Марья Михайловна предупредила уборщицу, что за ним придет женщина. Лидочка попросту обокрала бабулю, но художница о ней даже не подумала, решив, что денежки у тебя.

– И где Ковригина?

Олег развел руками:

– Ищем, пока безрезультатно.

Я посмотрела в большое окно. Мимо закусочной текла толпа, занятая своими делами.

– Какой ужас, – вырвалось у меня, – убить девушку, которую воспитывала, как родную дочь, ее ребенка… Неужели в сердце Марьи Михайловны не нашлось ни капли любви? Настоящее чудовище!

– Чудовище без красавицы, – подвел итог Олег.

ЭПИЛОГ

Забегая далеко вперед, скажу, что Никита выздоровел и живет с отцом. Павел по-прежнему торгует мармеладом, а я хожу к ним репетировать Кита, но уже не за десять долларов, а за сто рублей. Дела Павла идут не блестяще, но на жизнь им хватает.

Марья Михайловна ждет суда, надеюсь, что она получит по заслугам.

В другом СИЗО в таком же ожидании томится и Монте-Кристо, окончательно потерявший весь свой внешний лоск.

Доллары конфискованы, картина Леонардо тоже. К суду, очевидно, привлекут и Руфину Михайловну с Ильей, но пока они отпущены под подписку о невыезде.

Аркин и Конкин, услыхав о том, что купили подделки, и глазом не моргнули. Оба вели себя совершенно одинаково.

– Да, – ответили они, – мы знали, что приобретали копии, а что, это запрещено? Какие два миллиона долларов, вы что, таких денег у нас не было! Заплатили копейки…

Окруженные адвокатами, бизнесмены стояли насмерть, а потом сверху последовал звонок. Начальство приказало не жать на олигархов. Дело о подделках начало рассыпаться на глазах, тем более что Руфина и Илья, поняв, что милиция не знает имен никого из покупателей, кроме Аркина и Конкина, стали вести себя нагло, отказываясь давать показания.

Но это все было впереди. 10 ноября, в День милиции, Томуська испекла пирог. Мы сели около восьми вечера за стол в «тесном» семейном кругу – я, Кристя, Тома, Ленинид, постоянно хватающийся за поясницу Олег, Семен, Филя и Аким.

Парфенова, помирившись с Витькой, слава богу, покинула нас накануне. У Юрки с Лелькой произошло перемирие, и приятель вкушал плоды семейного уюта у себя дома.

– Ну, – сказал Семен, – за праздник!

Ленинид крякнул:

– Если бы мне сказали, что я стану отмечать день мента, ни за что бы не поверил.

– Пей давай, – велела я.

Олег охнул.

– Болит? – спросила Тома.

– Жуть, – ответил мой супруг, – словно гвоздь в спину вогнали.

– Ну пошли, – приказал Филя, – укол сделаю.

Постанывая и покряхтывая, муженек поднялся, и тут раздался звонок в дверь.

– Кто бы это мог прийти? – подскочила Кристя.

– Сиди, – вздохнула я и пошла в прихожую.

На пороге стоял, улыбаясь, высокий парень с чемоданом, из-за его плеча выглядывала худенькая темноволосая девушка.

– Здравствуй, Вилка!

– Добрый день!

– Ты меня не узнала?

– Э… простите…

– Гриша я, – ухмыльнулся парень, – из Израиля, сын Жени, ты же обещала меня принять с девушкой, вот мы и приехали. Знакомься, это Майя! Правда, мы собрались не в декабре, а раньше…

– Гришка! – обрадовалась я. – Входи, входи, страшно рада, боже, как ты вырос! Тома, беги сюда, глянь, кто приехал!

Начались объятия, поцелуи, знакомство… Но не успели все опять сесть за стол, как ожил звонок.

– Если это Лерка, – мрачно заявил Аким, – моя нервная система не выдержит!

Я с интересом посмотрела на свекра. Надо же, до сих пор считала, что старик бесчувственный, как амеба.

На этот раз в открытую дверь хлынула целая толпа: полноватый мужик лет сорока с характерным, огромным носом, задастая бабенка и куча разновозрастных детей, целых пять штук. Нет, шесть, нет, все же пять или четыре, просто они все время крутились и прыгали, словом, мельтешили перед глазами – так, что их не сосчитать.