108  

Меня отшатнуло назад, в ту же минуту из горла вырвался легкий вскрик. Сбоку громоздился гроб, огромная, полированная шикарная домовина.

Монахиня зашевелилась, я опрометью бросилась назад, налетела на скамейку, длинную, с резной крышкой, сиденье прикрывала потертая бархатная накидка. Долго не раздумывая, я юркнула под скамью, распласталась на полу и тут же пожалела о совершенном поступке, ледяной холод пробрал тело до костей.

– Спишь? – послышался вдруг голос Устиньи.

– Сморило, матушка, – смиренно прозвучало в ответ.

– Экая ты, хорошо я вошла первой, а кабы настоятельница?

– Уж не гневайтесь, – всхлипнула провинившаяся.

– Просто я объясняю, – слишком ласково продолжила Устинья, – уму-разуму учу. Тебе честь оказали, а что получилось? Ладно ли? Или ты за ужином слишком много откушала?

– Грешна, матушка.

– Да уж, известно про твое чревоугодие, тешишь плоть! О душе беспокоиться надобно. Ступай, я сама почитаю.

– Не гневайтесь!

– Иди себе.

– Не гневайтесь!!!

– Не вздорничай, – возмутилась Устинья, – совсем, похоже, разум затмило, виданное ли дело криком беседовать!

– Не прогоняйте!

– Я и не собиралась.

– Так мне остаться?

– Ступай отдохни.

– Матушка! Простите! Пожалуйста!!!

Послышался удар, потом щелчок и всхлипыванье.

– А ну встань, – ровным голосом приказала Устинья, – чего передо мной поклоны бьешь?

– Спасите!

– Не кликушествуй, – вздохнула Устинья, – сказано, иди поспи, потом помогать станешь. Сама почитаю. Бессонницею маюсь и сюда пришла не проверять, как ты бдение стоишь, а подменить. Подумалось ненароком, что сестра Анна небось уж голосом ослабла, дай, думаю, схожу, отпущу голову преклонить, мне ж все равно сна не видать.

– Матушка!

– Иди, иди.

– Матушка!

– Вот, право, забота, – сердито заявила Устинья, – другая б радовалась, спасибо сказала бы.

– Ой, ой, ой, ой.

– Накось, прими, конфетка вот есть, постный сахар, полакомись и на боковую.

– Матушка! Родная! Заботница!

– Уйдешь ты наконец, докука?!

Послышался шорох, потом следом шелест страниц, и Устинья забубнила нечто малопонятное, монотонное…

– Одна? – послышался незнакомый высокий голос. – А сестра Анна куда подевалась?

Устинья хмыкнула.

– Она, матушка, вновь за ужином обкушалась, напихалась кашей и уснула. Ажно[5] заорала, когда я ее окликнула, отпустила неразумную спать.

– Отлично. Ну что, начнем, помолясь?

– Ох, боязно, мать Епифания.

– Ну ничего, ведь знаем зачем.

– Может, и так, только вдруг не получится?

– Всегда с рук сходило, а сегодня нет?

– Так по времени же!

– Службу затянуть можно.

– Оно верно.

– Хор споет благолепно, Феофания постарается.

– И то правда, – согласилась Устинья, – гипнотический голос, дан же ей талант.

– Всякому свое умение, – отрезала настоятельница, – каждому по кресту. Ладно, не о чем судачить, пошли.

И тут мои глаза наткнулись на довольно большую дырку в бархатном покрывале. Я приникла к ней и стала наблюдать за «христовыми невестами».

Глава 30

Скамья, служащая мне убежищем, стояла у стены, в огромном зале не было никакой мебели, кроме гроба, если, конечно, его можно так назвать. Мне было великолепно видно подставку, на которой громоздилось последнее пристанище умершего, низенькую кафедру и две одетые в черное фигуры: одну плотную, крепкую, не слишком высокую и вторую – полную ей противоположность. Настоятельница оказалась сухопарой, длинной, похожей на жердь.

Епифания раскрыла небольшой, принесенный с собой мешочек, на свет явились пузырьки и одноразовые шприцы.

– Надобно костюм расстегнуть и рубашку, – велела настоятельница.

– Ох, боязно, – перекрестилась Устинья.

– Не блажи, – сурово сказала Епифания.

– Прости, матушка, – повинилась Устинья, но не сдвинулась с места.

– Устя, – вдруг очень ласково вымолвила Епифания, – мы с тобой сколько вместе?

– Так, почитай, всю жизнь, – вздохнула монахиня, – сами разве не помните? С сирот в обители. Я себя без вас не помню.

Настоятельница обняла Устинью за плечи.

– И я без тебя не жила, бок о бок идем, одному делу служим. Ничего нового делать не требуется, за лекарство волноваться нет причины, сколько раз применяли, всегда срабатывало.

– А вдруг именно сегодня застопорится? – прошептала Устинья. – Что тогда? Мы с вами под судом окажемся.


  108  
×
×