Баба Катя включила чайник.
– Экая ты настырная. Сюда, в новый дом, из нашего барака шесть семей перебралось, постепенно переезжали, уж и не помню кто, то ли Нинка Ряжкина, то ли Семен Павлюк и сказали: «Слышь, баба Катя, померла Квашня-то, не дождалась отдельной жилплощади». Вот так я и узнала. Лежит себе Настя в могилке, розовые цветочки из нее растут. Господь милостив, он всех утешит, даже Опару.
Потеряв всяческое самообладание, я налетела на бабу Катю и схватила старуху за плечи:
– Кто же на погосте цветы посадил, если родственников нет, а? И откуда вам известно, что они розовые?
Знахарка вздрогнула, потом тихо ответила:
– Я позаботилась, ухаживаю за могилой.
– Зачем? Утверждаете, что не дружили, просто рядом существовали.
Колдунья вывернулась из моих рук и неожиданно нервно сказала:
– Сядь. Виновата я перед ней сильно, вот и решила за могилкой приглядывать. Ничего я больше тебе не скажу, ступай с богом, не моя это тайна.
– А чья? – Я решила во что бы то ни стало добиться цели. – Чья? И какая тайна?
– Божья, – вымолвила баба Катя и отвернулась.
Глава 26
Наступила такая тяжелая, душная тишина, что ее захотелось разорвать руками. Я внезапно поняла, баба Катя и впрямь ничего не расскажет. Забыв попрощаться, я повернулась и пошла к двери.
– Слышь, Виола, – вдруг сказала старуха, – спина у тебя болит?
Я остановилась и кивнула.
– Верно. А что, так плохо дело, что со стороны видно?
– Мне понятно, – хмыкнула баба Катя, – ходишь ты так, крюком! Одно плечо выше другого, хочешь поправлю?
– И ныть перестанет?
– Ну… да. Ложись сюда.
– Прямо на пол?
– На твердом надо, мягкая подстилка не подойдет.
Я остановилась. Постоянная боль между лопатками стала мучить меня год назад. Сначала я решила, что простудилась, потом начала винить матрас на кровати, полагала, что сплю неправильно, – ну сами посудите, ложусь здоровой, встаю больной, – но и смена кровати не помогла.
– Да не бойся ты, – хмыкнула знахарка, – у меня с твоей проблемой по два человека в день заявляются, всего-то разок шлепнуть надо. Впрочем, если охота маяться, уходи.
Я легла на пол, старуха что-то прошептала и со всей дури треснула меня чуть пониже шеи, по телу прошла такая боль, что потемнело в глазах.
– Вставай, – велела знахарка, – все.
Я машинально повиновалась, искренне удивляясь тому, что могу шевелиться.
– Ну? – улыбнулась баба Катя. – Лучше? Или еще беспокоит?
Я пошевелила лопатками и пришла в изумление – никакой боли.
– Позвонок на место встал, – пояснила знахарка.
– Вот здорово! А то я уже тонну анальгина выпила.
– Глупость это, болеутоляющие глотать, – хмыкнула бабка, – они ж не лечат, вроде как гнилой стол скатертью накрыть: с виду хорош, а под красотой дерьмо.
– И больше он не выпадет? – радовалась я.
– Пока нет. Только тебе обязательно надо гимнастику делать, мышцы слабые, вот позвонок и съезжает, станешь заниматься – забудешь про хворобу, на авось оставишь – скрючит всю, я уже не помогу. Все от тебя зависит, от твоего выбора.
– Надо же! Так просто, одна секунда – и спина здоровая, – ликовала я.
– Ага, – кивнула знахарка, – если знать, куда стукнуть. Вот и Настя Опара знала, что дать и куда спрятать!
Я заморгала, а баба Катя вдруг очень тихо сказала:
– Знаешь, отчего я тут так долго трепала всякие истории? Мне тебя почувствовать было надо, сразу понять не могу, с первой минуты. Иногда придет человек – и милый, и хороший, и ласковый, и конфет дорогих принесет, и я ему отлично помогу, расстаемся друзьями. Все славно, только после него впору в баню идти, столько грязи в комнате остается. А другой с виду сморчок, да душа светлая. Ты же упорная, все равно своего добьешься, или я ошибаюсь?
– У меня характер терьера, – так же тихо ответила я, – если вцеплюсь в проблему, буду трясти ее, пока не разрешится.
Знахарка села на стул.
– Думаешь, тебя Господь зря сюда привел? Нет, ты мое наказание, вот я и мучилась, говорить или нет. Ладно. Опара отпустила людей из лепрозория, ясное дело, за деньги. Больных потом в монастырь привезли. Епифания им документы достала и в добрый путь, пошли они по новой жить.
– Прокаженные?
– Да, только с виду-то они нормальные, от здоровых не отличишь. И не все там болели.
– И в лепрозории шум не поднимали, когда несчастные исчезли?
– Нет.
– Почему?