Саня успел привыкнуть к темноте, и его поразило выражение, застывшее на ее размалеванном отечном лице: абсолютное мертвое безразличие. Словно ей все равно и ничего не страшно. Словно она уже умерла, стала неуязвима и смотрит на себя, на черную ночную трассу, на проезжающие машины, на разных мужчинок и пацанов в этих машинах, на него, майора милиции, откуда-то из безопасного далека.
– Хочешь, покажу фотографии той, которую нашли в Бездонке? – тихо предложил Саня.
– А че это мне на нее смотреть? Я, что ли, дохлых девок не видела? Не люблю я на это смотреть, – забормотала она, вяло перебирая босыми ногами, как загнанная лошадь, – да и темно здесь, ни хрена не видно, думаешь, под это дело в машину меня заманить, нашел дуру, я в ментовскую ни за что не поеду, я знаю, какие вы там субботники устраиваете для девчонок.
Продолжая ворчать, она полезла в свою сумку и вытащила маленький карманный фонарик. Вспыхнул тонкий яркий луч и тут же погас.
– Зачем тебе фонарик? – удивился Саня.
– Я ночами работаю, – огрызнулась девка. – Ну давай, че резину тянешь, показывай свои фотки, холодно, блин. Нет, погоди, дай сначала сигаретку.
Саня угостил ее, закурил сам, вытащил из кармана конверт.
– – На-ка, свети мне, – девушка протянула ему фонарик и взяла снимки.
Через мгновение послышался какой-то странный тонкий звук, и Сане сначала показалась, что где-то вдали воет побитая собака, маленькая собачонка, бездомная и беспомощная. Только когда проститутка стала медленно оседать на землю, он понял, что это она воет и звук исходит откуда-то из глубины, из живота.
– Катька, сволочь, что ж ты такое сделала, а? – спросила она, обращаясь к стопке снимков, которые тряслись в ее руке. – Что ж ты такое натворила, гадина, паскуда, Катюха моя, Катенька, у-уу… – невнятное бормотание опять вылилось в тихий жалобный вой.
Саня быстро посветил фонариком в ее сумку, надеясь найти там паспорт, но ничего, кроме пудреницы, смятой пачки сигарет “Магна” и упаковки презервативов, не обнаружил, выключил фонарик, попытался поднять девку, она была тяжелая и вялая. Она тихо, безнадежно выла и как будто перестала что-либо видеть и слышать.
– Ну-ну, успокойся, скажи, как тебя зовут? – Арсеньев опустился с ней рядом, забрал фотографии, заглянул в лицо, но она никак не отреагировала, продолжала выть и покачиваться из стороны в сторону.
– Помощь нужна? – услышал он рядом тихий голос и вздрогнул. Над ними стояла Маша.
– Я проснулась, вас нет. Не волнуйтесь, машину я закрыла, вот ключи. Кто она? Что с ней случилось?
– Она возможный свидетель, – прошептал в ответ Саня. – Я только что показал ей снимки убитой девушки, и она узнала свою подругу.
– Сестра она мне, слышь, мусор, Катька сестренка моя родная, единственная, младшенькая, уу-у, не могу я, не могу жить, не хочу-у! – подала голос несчастная девка. – Чего вам от меня надо, мусорки, ну чего, не видите, горе у меня?
Один был родной человек на всем свете, Катька, стервоза такая!
Судя по внятности речи, по бегающим в полумраке глазам, она уже пришла в себя после первого шока.
– Ты помнишь, как он выглядел, этот культурный мужчинка в “Фольксвагене”? – спросил Арсеньев.
– Лысый в кепке, – девка судорожно всхлипнула.
– Хотя бы молодой, старый? Давай, быстренько, рассказывай все, что помнишь.
– Ничего я не помню, что ты привязался, блин? Темно было, я выпила, – голос ее окреп, она даже сделала попытку подняться на ноги, но Арсеньев схватил ее за плечо.
– А фамилию свою помнишь?
– Зачем тебе? – окрысилась девка. – Будешь привлекать как свидетельницу? Тогда вообще ни хрена не скажу, понял? Мне терять нечего.
– Ну терять, положим, всегда есть чего, – грозно заметил Арсеньев. – Что мне с тобой делать? Придется вызывать группу, везти тебя к нам, авось вспомнишь, хотя бы свою фамилию.
– А будешь наезжать, у меня припадок случится. Я, чтоб ты знал, припадочная, блин, эпилептическая я, понял? – предупредила проститутка и тут же от слов перешла к делу: выпучила глаза, высунула язык и задрожала, задергалась.
Арсеньев растерялся и вопросительно взглянул на Машу.
Она опустилась на корточки рядом с девкой и тихо, ласково сказала:
– Еще должна течь пена изо рта, и обязательно непроизвольное мочеиспускание.
– Это че, обоссаться, что ли? – уточнила девка, затихнув на миг, и тут же опять затряслась.
– Вообще да, – кивнула Маша, – я понимаю, что противно, но без этого нельзя. Смотри, ты не очень старайся, припадок все равно ненатуральный, а вот язык можешь прикусить запросто. Как тебя зовут?