Весь мир театр

Здесь правды, очевидно, было еще меньше, чем в словах Василисы Прокофьевны. Что Лимбах пробыл в номере Лисицкой несколько минут, сомнений не вызывало. Возможно также, что он зашел туда сам, надеясь пересидеть шумиху. Но вот насчет домогательств — это что-то сомнительно. Скорее всего, Лисицкая сама начала к нему подбираться, но по оплошности зажгла лампу, и бедный корнет пришел в ужас от внешности своей спасительницы. Очень возможно, что у него не хватило такта скрыть отвращение, и это не могло не оскорбить Ксантиппу Петровну. Обиженная и разъяренная, она способна кого угодно вогнать в трепет. Легко представить, что перепуганный Володя был вынужден выхватить шашку — как Д'Артаньян обнажил шпагу, убегая от оскорбленной миледи.

В коридор он действительно выскочил с клинком наголо. Там уже собралось целое общество разбуженных актеров: Антон Иванович Мефистов, Костя Ловчилин, Сима Клубникина, Девяткин. При виде вооруженного лиходея все кроме храброго Жоржа попрятались по комнатам.

К сему моменту от невероятных перипетий Володя совсем ополоумел.

Он кинулся к ассистенту режиссера, потрясая шашкой.

— Где она?! Где Элиза?! Куда вы ее запрятали?!

Жорж — отважное сердце, но не самая светлая голова — попятился к двери третьего номера и загородил ее собою.

— Только через мой труп!

А Лимбаху уже было все равно — через труп так через труп. Ударом эфеса в лоб он сшиб Девяткина на пол и оказался перед комнатой, которую прежде занимала Зоя.

Дальнейшие события в реконструкции не нуждались, ибо Элиза их наблюдала сама и принимала в них непосредственное участие.

Измученная вечным недосыпанием, накануне вечером она выпила настойку лауданума и проспала весь тарарам. Разбудила ее лишь громкая возня прямо за дверью. Элиза зажгла свечу, открыла — и оказалась лицом к лицу с растерзанным, багровым от беготни Лимбахом.

Он со слезами кинулся к ней.

— Я нашел вас! Боже, сколько я перенес!

Плохо соображая спросонья, она посторонилась, и корнет, видимо, принял это движение за приглашение войти.

— Тут повсюду какие-то эротоманки! — пожаловался он (этими его словами и объясняются позднейшие предположения относительно Регининой и Лисицкой). — А я люблю вас! Только вас!

Объяснение на пороге номера было прервано, когда из-за угла выбежал Вася Простаков. Сон у него крепкий, поэтому из всех «мадридцев» он пробудился последним.

— Лимбах, вы что тут делаете? — закричал он. — Оставьте Элизу в покое! Почему Жорж на полу? Вы его ударили? Я позову Ноя Ноевича!

Тогда корнет проворно шмыгнул внутрь и запер за собой дверь. Элиза оказалась с ним наедине.

Не сказать, чтобы ее это испугало. На своем веку она повидала всяких сорвиголов. Иные, особенно офицеры или студенты, бывало, вытворяли и не такое. К тому же Володя вел себя довольно смирно. Он пал на колени, шашку бросил на пол, взял краешек ее пеньюара и благоговейно прижал к груди.

— Пускай ради вас я погибну… Пускай меня даже выгонят из полка… Мои престарелые родители этого не переживут, но мне все равно без вас не жизнь, — выкрикивал он невнятное, но чувствительное. — Если вы меня оттолкнете, я распорю себе брюхо, как делали японцы во время войны!

При этом его пальцы как бы ненароком комкали тонкую шелковую ткань, она собиралась складками и поднималась все выше. Гусар прервал свою слезницу, чтобы наклониться и поцеловать Элизу в голое колено — да там и остался, дочмокиваясь все выше и выше.

Внезапно она ощутила озноб. Не от его бессовестных прикосновений, а от ужасной мысли, пришедшей в голову.

«Что если мне его судьба послала? Он отчаянный, он влюблен. Если рассказать ему о моем кошмаре, он просто вызовет Чингиз-хана на дуэль и убьет его. И я буду свободна!»

Но сразу же сделалось стыдно. Рисковать жизнью мальчишки из эгоистических видов — подлость.

— Перестаньте, — слабо сказала она, кладя ему руки на плечи (голова Лимбаха уже вся скрылась под пеньюаром). — Встаньте. Мне нужно с вами поговорить…

Она и сама не знала, чем бы всё это закончилось. Хватило бы ей храбрости или, наоборот, малодушия втравить мальчика в смертельно опасную историю.

До объяснения не дошло.

Дверь сорвалась с петель от могучего удара. В проеме теснились гостиничный швейцар, Простаков и Девяткин — с пунцовой шишкой на лбу и пылающим взором. Их раздвинул Ной Ноевич. Негодующе смерил взглядом непристойную картину. Элиза двинула Лимбаха коленкой по зубам.