Весь мир театр

— Вопросов два, — сказал Эраст Петрович чиновнику в разговоре с глазу на глаз, предварительно рассказав, как было дело. — Первый: где искать Царя? Второй: что делать с этим? — Он кивнул на американские шкафы.

— Погубить меня хотите? Папки не возьму. Тут пол-Москвы, включая почти все мое начальство. Это меня не удивляет. Мир и люди, живущие в нем, несовершенны, я давно знаю. Господь Бог рано или поздно воздает каждому по делам его. — Титулярный советник кивнул на труп Мистера Свиста, уже положенный на носилки, но еще не погруженный в полицейскую карету. — Вот что, Эраст Петрович. Вы лучше заберите этот динамит к себе. У вас целее будет. В протоколе осмотра я напишу, что шкафы пустые. Что ж касается господина Царькова, в городе мы его больше не увидим. Он не дурак и отлично понимает: ему сошла бы с рук любая шалость, но только не утрата этакой картотеки. Считайте, что Царь отправился в добровольное изгнание и отказался от престола.

— Зато я от Царя не отказался, — грозно сказал Фандорин, задетый неуспехом операции. — За ним два убийства. Я добуду Августа Ивановича хоть из-под земли.

— Да где вы его станете искать? Земля-то большая.

Эраст Петрович показал на стопку папок.

— Концерн нашего приятеля имеет три филиала: в Петербурге, Варшаве и Одессе. Там у Царя свои люди, свои деловые интересы. Имена и адреса все обозначены. Уверен, что он ретируется в один из этих трех г-городов. Я должен вычислить, куда именно преступник направится — на север, на запад или на юг.

— Вычислить? Но как?

— Не б-беспокойтесь. На то есть дедукция. Вычислю и доставлю обратно как миленького, — с мечтательной улыбкой пообещал Фандорин, предвкушая работу, которой можно забыться.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В Москву он вернулся в первый день ноября. С пустыми руками, зато почти исцеленный.

Свое обещание Фандорин выполнил только наполовину. Правильно вычислил город, куда сбежал Царьков: Варшава. Там у Августа Ивановича предприятие было поставлено на более широкую ногу, чем в Петербурге или Одессе. К тому же в случае неприятностей прямо под боком находилась граница. Этим аварийным выходом Царь и воспользовался, как только пронюхал, что в столицу генерал-губернаторства прибыл некий седовласый господин, очень хорошо осведомленный обо всех варшавских контактах беглого москвича.

Погоня продолжалась по всей Германии и закончилась в гамбургском порту. Всего на двадцать минут опоздал Фандорин — и увидел корму парохода, на котором затравленный Царь улепетывал в Америку. Сгоряча Эраст Петрович хотел купить билет на следующий рейс. Взять эмигранта в Нью-Йорке было бы проще простого — довольно послать в агентство Пинкертона телеграмму, чтобы встретили гостя на причале и не спускали с него глаз до фандоринского прибытия.

Но азарт, питавший Эраста Петровича все дни преследования, начинал выветриваться. Овчинка не стоила выделки. История с экстрадицией растянется на долгие месяцы, исход ее туманен. В конце концов, Царь сам никого не убивал, исполнитель и единственный свидетель мертв, доказать причастность подозреваемого к преступлениям, совершенным на другом конце света, будет практически невозможно. Но даже если Царькова выдадут, можно не сомневаться, что судить его в Москве никто не станет. Городским властям скандальный процесс с неминуемыми разоблачениями совершенно не нужен. Если бы Фандорин доставил Царя в Первопрестольную, это никого бы не обрадовало.

Назад Эраст Петрович ехал, освеженный погоней, а двое суток в купе помогли ему привести в порядок мысли и чувства. Кажется, теперь он был готов вернуться к жизни, в которой главенствуют разум и достоинство.

Глубокое заблуждение полагать, будто умный человек умен во всем. Он умен в материях, требующих ума, а в делах, касающихся сердца, бывает очень и очень глуп. Свою глупость Эраст Петрович признал, посыпал голову пеплом и твердо вознамерился исправиться.

Что такое, в сущности, «ум» и «глупость»? То же самое, что «взрослость» и «инфантильность». В этой нелепой истории он все время поступал по-детски. А нужно вести себя по-взрослому. Восстановить нормальные отношения с Масой. Перестать дуться на Элизу, которая ни в чем не виновата. Она такая, какая есть — незаурядная женщина, великая актриса, а что не любит, тут ничего не поделаешь. Сердцу, как говорится, не прикажешь. Умеет ли оно вообще любить, сердце актрисы? Так или иначе, Элиза заслуживает ровного, уважительного отношения. Без мальчишеских взглядов украдкой, без дурацких обид, без ревности, на которую нет никакого права.