Ведьма Черного озера

Обогнув стоявшего на дороге Синицу, с которого все так же густо капало на пол, поручик учтиво наклонил голову в сторону полкового командира и заговорил с перебежчиком на его родном языке. Обрадованный поляк затараторил быстрее прежнего, прижимая к груди свой многострадальный цилиндр и совершая энергичные жесты свободной рукой. Пока он говорил, полковник успел выколотить трубку, заново набить ее крепчайшим табаком и раскурить от свечи. Потом в речи поляка вдруг промелькнуло слово «Мюрат», понятное всем без исключения присутствующим. Уловив в потоке чужих слов знакомое созвучие, полковник выпустил изо рта чубук трубки и с удивлением воззрился на поляка: насколько ему было известно, маршалу кавалерии Мюрату совершенно нечего было делать на этом участке фронта.

Перебежчик замолчал, утомленный, по всей видимости, своей излишне эмоциональной речью. Огинский сделал знак трактирщику, и тот возник рядом с ним, держа перед собою стакан вина.

— Принеси еды, — бросил ему поручик, передавая стакан перебежчику.

Это была единственная фраза, которую полковник знал и умел прилично выговаривать. Трактирщик убежал. Перебежчик единым духом осушил стакан. Его передернуло, и он, не успев совладать с собой, состроил жуткую гримасу, не менее кислую, чем то вино, которым его только что потчевали.

— Пся крэв! — выдохнул он, утирая мокрым рукавом выступившие на глазах слезы.

— Истинная правда, — согласился полковник и перевел взгляд на Огинского: — Что он говорит?

Поручик задумчиво потеребил пушок на верхней губе, безотчетно копируя жест, которым его полковой командир подкручивал свои роскошные усы.

— Это местный помещик, — объяснил он, — пан Станислав Шпилевский. Он утверждает, что в его имении расположился со своим штабом сам Мюрат. По его словам, маршал прибыл сюда, чтобы лично проследить за переправой через реку двух отставших пехотных корпусов и прикрыть своей кавалерией их отход, ежели мы попытаемся оному воспрепятствовать.

— Откуда ему известны планы Мюрата? — спросил полковник, блеснув черными глазами сквозь густые клубы дыма. — Неужто король Неаполя делится ими с первым встречным помещиком?

— Пан Станислав утверждает, что ему удалось подслушать разговор французских офицеров из свиты маршала. После отступления Мюрат намерен сжечь мост, дабы по возможности затруднить нам переправу на тот берег. Надо полагать, его кавалеристы позаботятся о том, чтобы на двадцать верст в округе не осталось ни единой долбленки, способной продержаться на воде хотя бы минуту. Принимая во внимание непогоду, нам вряд ли удастся перейти реку вброд раньше чем через две-три недели.

Полковник глубоко затянулся и побарабанил ногтями по расстеленной на столе карте, задумчиво косясь на нее сквозь клубы дыма. Серый дым стелился над нарисованными лугами и реками, как будто изображенный на карте ландшафт уже превратился в поле кровопролитного сражения.

— Хорошего мало, — произнес наконец полковник. — Он что-нибудь предлагает, этот пан Шпилевский, или ему просто хотелось подпортить мне настроение? Если так, то он изрядно преуспел.

Огинский обменялся с перебежчиком несколькими фразами и снова повернулся к полковнику.

— Он утверждает, что может скрытно провести к мосту небольшой отряд. Располагая преимуществом внезапности, мы могли бы завладеть переправой, отрезать стоящего на нашем берегу неприятеля и удерживать мост до подхода подкрепления.

Среди офицеров, с интересом прислушивавшихся к разговору, раздался одобрительный шум. «Славное дело!» — громко сказал кто-то. Полковник нахмурился. Дельце и впрямь могло получиться славное, да и добровольцев нашлось бы хоть отбавляй: застоявшиеся люди так и рвались в бой. По правде говоря, разоренная польская деревушка, в которой они стояли вот уже вторую неделю, опостылела полковнику ничуть не меньше, чем его гусарам, а приказа двигаться вперед все не было. Гусарские лошади общипали окрестные поля до голой земли и уже начали пробовать на зуб соломенные крыши изб; отощавшие, обносившиеся люди здорово смахивали на шайку дезертиров, и творимые ими безобразия выводили из себя даже видавшего виды полковника. К тому же в случае успеха предлагаемой перебежчиком рискованной вылазки полковнику удалось бы отрезать путь к отступлению двум корпусам французской пехоты и корпусу кавалерии, которым командовал сам Мюрат. Попытка преодолеть разлившуюся реку вброд обернулась бы для французов второй Березиной; это было чертовски заманчиво с любой точки зрения.