После смерти отца юная Фиби Стивен стала одной из совладелиц крупной...
Дженна Роуд не лишена таланта, но чужда амбиций. Она преподает студентам...
Шарахнул звонок. Борис Александрович вздрогнул. Несколько секунд класс продолжал сидеть неподвижно. На его открытых уроках такие вещи вызывали у некоторых коллег жгучую зависть. Обычно дети вскакивают мгновенно, шумят, выбегают из класса, словно все сорок пять минут урока только и ждали этого счастливого момента.
— Как это вам удаётся? — пожимала плечами директриса. — Вы их прямо будто заколдовали.
— Все, ребятки, урок окончен, домашнее задание на доске, оценки за сочинения — в среду.
Он опустился на стул, вытер влажный лоб.
— Борис Александрович, Борис Александрович! — К его столу шла, неуклюже переваливаясь, толстенькая Аванесова. Взгляд чёрных выпуклых глаз казался испуганным.
— Да, Карина.
— Вы сочинения уже проверили?
— Не все. А что?
— Ой, правда? Не все? А Жени Качаловой тетрадку… — Она запнулась и покраснела.
— Ну, Кариша, в чём дело? Продолжай.
— Понимаете, случайно так получилось, в общем, Женя болеет, она передала мне тетрадь с сочинением, чтобы я сдала. Это было в четверг, а вечером она мне позвонила, сказала, что тетрадка не та, она перепутала. И просила, чтобы я поменяла. Вот, я принесла. Тут сочинение.
Карина положила на стол обычную тетрадку в линейку, сорок восемь листов, на обложке игрушечные медвежата. «Тетрадь уч. 8 „А“ класса, Качаловой Евгении».
— Вы, пожалуйста, Борис Александрович, вы отдайте мне ту, другую. Они, понимаете, совершенно одинаковые. Женя просто перепутала. А я забыла. Я должна была ещё в пятницу поменять, но вылетело из головы, а сейчас нашла в сумке.
Когда Карина нервничала, у неё появлялся лёгкий армянский акцент.
— Вы ту, другую тетрадь отдайте, пожалуйста, — повторила она несколько раз, подрагивая длинными чёрными ресницами.
— Конечно, отдам. Но только завтра. Она у меня дома.
— Дома?! — Карина готова была заплакать.
— Ну да. Что ты так волнуешься?
— Я? Совершенно не волнуюсь. Вам показалось. Просто… Мне перед Женей неудобно, она просила, я забыла.
— Кстати, а что с Женей?
— Как обычно. Хронический бронхит.
Странник мог не спать сутками. Ему хватало двух-трёх часов сна, чтобы почувствовать себя свежим и отдохнувшим. Для гоминидов бессонница вредна и опасна. Их мозг нуждается в восьмичасовом отдыхе.
Животные много спят. Человек может и должен бодрствовать. Отпущенное время слишком дорого, чтобы тратить его на сон.
Странник проживал не одну, а две жизни. Самым тяжёлым оказывался момент перехода из одной в другую, из света во тьму и обратно. Шкура гоминида была чем-то вроде резинового водолазного костюма, в который следует облачиться, чтобы нырнуть в ледяную мрачную глубину.
Первого ангела он освободил очень давно, в ранней юности. Это произошло почти случайно, он не хотел.
Ему было шестнадцать, ей четырнадцать. Она сама затащила его на чердак, расстегнула ему рубашку и штаны, задрала свою юбчонку. Байковые трико, чулки на резиновых подвязках, сопение, жаркая возня, запах земляничного мыла. А потом смех. Злой, издевательский хохот.
Он читал, что в джунглях Южной Америки живут гигантские пауки, похожие на обезьян. Они нападают на свою жертву, кусают её и пускают в организм сильнейший яд, от которого растворяются даже кости. Потом они высасывают из жертвы все, и остаётся только оболочка. Мёртвая пустая кожа. Возможно, это выдумка. Но с той, первой девочкой его плоть оказалась мёртвой и пустой, вялой, как тряпка. Девочка долго, жадно целовала его в губы, пустила яд, выпила из него жизнь, силу, а потом, сытая, стала смеяться.
Он не хотел её убивать. Ему надо было, чтобы она замолчала. Только когда она перестала биться, хрипеть, он почувствовал себя живым. Он вернул силу, которую она у него отняла.
Никто не видел, как они поднимались на чердак. Никому в голову не пришло подозревать его, хорошего мальчика, отличника. Уголовной шпаны в окрестных дворах было полно, девочка считалась шалавой и вертихвосткой. Кто-то из коммунальных кумушек сказал: сама виновата, допрыгалась.
А от своей бабушки он услышал: «Ангел отлетел». Он спросил: «Куда?» Бабушка ответила: «На небо».
Он понял, что освободил ангела. С тех пор он стал их видеть и слышать. С каждым годом их голоса звучали все громче, все жалобней.
Много лет он жил в рутинной реальности, в глубине вечной ночи, за чертой Апокалипсиса, ясно сознавая свою миссию, но не смея действовать. Он слышал и видел ангелов, продумывал всё до мелочей, бродил возле школ, детских парков, но каждый раз что-то останавливало его. Он возвращался в реальность, измотанный, опустошённый, утешаясь тем, что время его не пришло и то, что случилось однажды, неизбежно должно повториться.