Небо над бездной

– Все древние цивилизация были жестокими, – заметила Соня, – человеческие жертвоприношения, реки крови.

– Да. Внутри каждой цивилизации обычно кто-то занимается мучительством и убийством, а кто-то наукой, искусством, архитектурой. Но это были разные люди. То, что мы называем прогрессом, развитием, происходит не по магической воле тайных обществ, не по приказу великих вождей, а потому, что один умница придумал колесо, другой сконструировал плуг, третий прялку, четвертый оросительную систему и так далее, через века. Микроскоп, летательный аппарат, компьютер. Хрустальный череп создать мог только очень образованный и одаренный человек. Возможно, у него был дурной характер, он распутничал, не возвращал долги, в припадке ярости лупил подмастерьев, в припадке тоски напивался до безобразия. Но он не убивал детей и женщин, чтобы умилостивить дьявола. И череп он создал вовсе не для ритуальных таинств. Я уверена, цель у него была вполне научная. Физика, химия, а может, медицина и биология. Или это носитель информации, вроде компьютерного диска.

– Между прочим, тут внутри есть штучка, похожая на шишковидную железу, – сказала Соня, – как раз в центре, где и положено ей быть. Немного крупней натурального эпифиза. Она розоватая. Нет, скорее, голубоватая. Она меняет цвет. О, Господи! – Соня отпрянула от черепа, зажмурилась, помотала головой. – Посмотрите, может, мне почудилось?

Дима и Орлик подошли к черепу.

– В центре свечение, как будто маленькая синяя лампочка. Там шевелится что-то, – испуганно прошептала Орлик, – что-то живое. Может, клещи случайно заползли? Нет, оно вытянутое, похоже на змей. Ой, мамочки, они танцуют, они смотрят на меня! Простите, не могу, не понимаю, – она отвернулась и отошла.

– А я вообще ничего не вижу, – Дима снял очки, потом опять надел, – объясни, что ты там углядела.

Соня кинулась к своей сумке, вытащила мобильник.

– Я почти уверена, что не получится, но все-таки попробую заснять. Тут довольно мощная видеокамера, правда, я еще ни разу ею не пользовалась. Череп лучше поставить на табуретку, так удобней.

С телефоном в руке Соня медленно передвигалась вокруг табуретки на коленях. Дима светил фонарем на череп, направлял луч то в затылок, то в глазницы. Орлик отошла подальше, в угол.

– Мне немного не по себе, – призналась она и натянуто улыбнулась, – я лучше потом посмотрю, на экране.

Действо длилось минут десять, в полной тишине, слышен был только шорох Сониных джинсов по плитке пола и мягкий гул люминесцентных ламп. Наконец Соня поднялась с колен. Дима выключил фонарик.

– Череп убираем в сейф прямо так, голышом? – спросила Орлик.

– Конечно. Что ему сделается? – Соня сохранила отснятое, бросила телефон в сумку. – Пойдемте наверх, там перегоним в компьютер и просмотрим. Сама не знаю, что получилось.

Глава пятнадцатая

Москва, 1922

Валя Редькин жил один, в крошечной комнате туго уплотненной квартиры на Сретенке. Он так ослаб, что Михаил Владимирович не решился везти его туда, оставлять одного, и повез к себе.

Утром Валя крепко спал, Михаил Владимирович не стал его будить, уехал в больницу, провел там весь день. Доктор Тюльпанов пытался узнать подробности операции, уговаривал позвонить Бокию, сказать, чтобы ни в коем случае не выпускали из тюрьмы Уфлиса.

– Операция самая ординарная, под гипнозом больная уснула, пуля повредила несколько брюшинных вен. Больная потеряла слишком много крови, в этом вы, Николай Петрович, оказались правы. Спасти ее не удалось, – сухо сообщил профессор, – звонить я никому не стану. Пусть там, на Лубянке, сами решают, кого сажать, кого выпускать.

– Обиделись, что я ушел? – вкрадчиво спросил Тюльпанов. – Подумали, я испугался, не хочу влезать в это?

– Перестаньте, Николай Петрович, честное слово, мы с вами не гимназисты младших классов, чтобы обижаться, – поморщился профессор.

– Стало быть, вы меня не осуждаете? А то я переживаю, вдруг вы думаете обо мне дурно?

Михаил Владимирович только улыбнулся в ответ.

– Вот, чтобы вы поняли, как я к вам отношусь, я сам сегодня же непременно позвоню на Лубянку и потребую держать Уфлиса взаперти, под стражей, – пообещал Тюльпанов.

Однако звонить не пришлось. Бокий лично явился в больницу и первым делом сообщил:

– Уфлис признался, что сам выстрелил в Аделаиду Карасеву, из ревности. Лена Седых уже передала мне пулю, мы проведем экспертизу, но в общем, и так все ясно. Где Редькин?