Стриптиз Жар-птицы

– И все же? – настаивала Мура.

– У меня нет детей, я не несу ответственности ни за кого… И все равно бы испугалась!

Хозяйка улыбнулась:

– А я впала в панику! Мы так поругались! Правда, шепотом. Кричать не могли – вдруг соседи услышат. В результате Феликс рано утром укатил в деревню, а мы с Алей остались. Девочка, конечно, ни о чем не подозревала, я ей сказала: «Папа решил новую книгу писать, ему нужен свежий воздух». Но через неделю я не выдержала, мы с дочкой собрались и тоже отправились в Палашовку. И пошла иная жизнь.

– Вы очень рисковали судьбой дочери, – покачала я головой. – Ведь если родителей арестовывали, ребенок оказывался в приюте.

Мура вздохнула:

– Ну да! Наверное, я плохая мать. Нам действительно пришлось очень нелегко.

– Думаю, в первую очередь материально, – сочувственно заметила я.

Бирк подоткнула под спину подушку.

– Вот как раз и нет. Родители Феликса увлекались собирательством. Системы в их покупках не было, коллекционировали все, что нравилось, – приобретали картины, статуэтки, столовое серебро, по принципу «хотим это иметь». Посудой пользовались, тарелки бились, свекровь это не огорчало. Сметет осколки и воскликнет: «А, новое купим!» В пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века в комиссионках было полно вещей, за которые сейчас дают бешеные деньги. Только тогда приобретение серебряных вилок считалось мещанством, фарфор именовался «отрыжкой капитализма». Вот пластик или стекло – это было модно. Люди выбрасывали на помойку замечательную мебель и покупали шаткие столики на тонких ножках. Никогда не забуду, как шла однажды мимо свалки возле снесенного здания на Мясницкой и вдруг увидела стол. Роскошный, из ореха, с медальонами, чуть-чуть отреставрировать – и ставь в гостиную! И ведь кто-то его вышвырнул! Вон у нас в буфете набор тарелок… Он произведен в начале девятнадцатого века. Половины, правда, уже нет, но оставшимся мы пользуемся. Вчера Жаннуся, внучка моя, очередную розетку грохнула.

– Жалко! – воскликнула я.

Бирк махнула рукой:

– Абсолютно нет. Вещи созданы для людей, а не наоборот! Какой смысл ставить за стекло красивые чашки и каждый день пить какао из эмалированных кружек?

– Какао… – повторила я, – какао…

– Что? – не поняла Мура. – Хотите какао? Я сварю.

– Нет, спасибо, это я о своем, – быстро отказалась я.

Сама не понимаю, что зацепило меня. Отчего при упоминании обычного напитка в душе зашевелилась тревога?

– На мой взгляд, надо пользоваться тем, что имеешь, – вернулась к прежней теме Бирк. – Хотя Феликс в конце концов погиб из-за птички. Впрочем, не будь этой фигурки, было бы нечто другое.

– Из-за птички? – эхом отозвалась я.

Мура протянула руку, взяла с низенького столика толстый альбом с фотографиями и начала перелистывать страницы.

– Мы продавали вещи, собранные свекровью, и жили спокойно, – пояснила пожилая дама. – Естественно, не шиковали, привлекать к себе внимание не хотелось. Я не имела шубы, но носила качественное зимнее пальто из хорошего драпа, и питаться мы старались разнообразно, несмотря на сложности с продуктами. Я ухитрялась даже зимой доставать свежие огурцы. Но львиная доля вырученных средств от продажи старинных вещей уходила в организацию. Феликс постоянно мотался по командировкам. Билеты, питание, проживание в гостинице – все, конечно, было за свой счет. Еще он оказывал материальную помощь коллегам: организация росла, в основном она состояла из интеллигенции, творческих, непризнанных людей, а те жили впроголодь. Но однажды все закончилось. Внезапно.

– Феликса арестовали?

– Нет, убили.

– Боже мой! Кто? За что? – поразилась я.

Мура положила мне на колени альбом со снимками, указала на одну из фотографий.

– Женщина справа – мать Феликса, рядом с ней его отец, а на столике, видите, фигурка.

– Да, – кивнула я, – птичка.

– Верно. Она из платины с драгоценными камнями, очень дорогая вещь, – объяснила Мура. – У фигурки есть секрет – вообще-то это шкатулка. Если одновременно нажать на глаза птички, голова ее откинется и обнажится пустота. Свекровь верила, что безделица принадлежала императрице Александре. Вроде отец Феликса когда-то приобрел вещицу за бесценок у некой дамы, служившей в юности при царском дворе. Якобы в день штурма Зимнего дворца большевиками фрейлина спрятала птичку в карман – взяла на память о царице и хранила пуще глаза. Расстаться с реликвией старушка решила под конец жизни, когда уж совсем нечего стало есть.