Сибирский аллюр

– А я что говорю! – подхватил Машков, тоже собираясь расцеловать Марьянку. Но она грубо оттолкнула его в сторону, зло блеснув голубыми глазищами. – Самый памятный денек в моей жизни. В печенках у меня уже сидит. Он меня не любит, Ермак… – пожаловался Иван. – Видно, мало я его за вихры таскал.

– Ладно, возвращаемся, – Ермак, прищуриваясь, оглядывал покрытую белым саваном землю. – Кто мне голову нашего возницы доставит, десять целковых получит! – он влез в сани и схватил поводья. – Кто знает, как этими лосями управлять-то?

– Я снова сяду на этого чертового сохатого, – предложила Марьянка. – Кажется, я знаю, как заставить их слушаться.

– Лучше уж я! – возразил Машков. – Ермак Тимофеевич, оголец замерз совсем. Он скачки не выдержит, совсем в ледышку превратится! Борьку в тулупы замотать надо, пусть согреется! Что толку от замороженного друга, а, Ермак?

– Я на сохатом поеду! – рыкнула Марьянка и вспрыгнула на спину лося. – Иван слишком глуп для такого дела! Пусть пасть лучше закроет, а то все кишки себе отморозит!

Ермак дико захохотал. Схватил тулуп и накинул на плечи Марьянки. Машков глянул на девушку глазами побитой собаки, горестно размышляя над тем, что он опять сделал не так, раз она сердится. Но так и не увидел за собой никакой вины и со вздохом забрался в сани. Лоси тронулись с места, заскрипел снег под полозьями.

Вторые сани перевернули, ватажники сами впряглись в них, со смехом крича Марьянке:

– Ты, парень, свою долю с добычи непременно получишь! Сам выберешь, что тебе понравится! Кольца, браслеты, кинжальчик какой, шапчонку соболью…

– Вот и славно! – включился Машков. «Пускай в награбленном пороется, – подумал Иван и потер руки. – Если откажется, все ее за убогого считать будут. Вот так-то, лебедушка моя нежная!» – И меня не забудьте! – весело кричал Иван Матвеевич. – Кто сохатого по голове-то бил, уму-разуму учил? – и Машков запел старую казачью песню о золотом соловье, спасенном казаком из клетки китайского императора.

Марьянка молча покосилась на Машкова. Взгляд, словно пуля, выпущенная из пищали, больно ранил. Иван смолк, готовясь к невеселой ночи у теплой печки…

Никто бы не посмел назвать Ивана Матвеевича Машкова трусом. Нет, казак он был смелый до одури. Но, завидев стены Чинга-Туры и первые казачьи патрули, Машков твердо решил на глаза Марьянке сегодня не показываться. А потому сразу же побежал в мечеть, переделанную отцом Вакулой в часовенку. Здесь на него налетел Лупин.

– Можно я у тебя побуду, батя? – устало спросил Иван.

– А почему ты не с Марьянушкой? – возмутился Лупин. – Где она? Почему не пришла? Ее ранили? Черти, черти! Я ее больше никогда с вами не отпущу! Никогда! Да я перед санями на землю лягу.

– Успокойся, жива твоя Марьянка. Она себе добычу выбирает, – вздохнул Машков.

– Что? Что она делает? – остолбенел Лупин.

– Добычу с ватажниками делит. Мы мертвяков попотрошили, батя. Зачем мертвяку кольца и браслеты золотые? Лучше уж я тут отсижусь, и никто меня отсюда не выгонит! Я у церкви, может быть, защиты прошу!

Через час вернулся отец Вакула.

– Ага! – обрадовался он, завидев Машкова. – Ванюша пришел! Чего принес-то?

– Ничего!

– Не ври! – строго насупил брови священник. – Чтоб Машков и не стащил чего?!

– Машков! Эх, батюшка, да где он теперь, Машков-то? – Иван закатил глаза. И тут же вздрогнул всем телом, услышав от входа голос Марьянки.

– Отче! – крикнула девушка.

– О! Преподобный отрок! – с довольным видом отозвался отец Вакула. – Вот малец-то славный – всегда чего-нибудь на нужды церковные всупонит!

Машков осторожно выглянул из-за колонны. Марьянка принесла в церковь свою долю от добычи и теперь выкладывала на ступени алтаря два браслета с жемчугом, кинжал в золотых ножнах…

– Сын мой, – растроганно прошептал священник. – Благословляю тебя, сын мой!

– Это – от меня, – Марьянка кивнула головой на кинжал. – А это… – и пальчик ткнулся в браслеты. – Доля Машкова на дом Божий.

– Аллилуйя! – завопил в полнейшем восторге отец Вакула.

Иван осел на пол и потрясенно закрыл глаза. «Я женюсь на ней и буду червем мужицким на полях ползать… С радостью ползать буду», – грустно подумал он. Какой казак такое выдержит?!

– А Машков где? – услышал он звонкий голосок Марьянки. – За иконостасом, поди, укрылся? Тащи его сюда, батюшка! Дело у меня к нему есть!

С тяжким вздохом Машков поднялся и вышел из-за колонны. Отец Вакула, как завороженный, сидел над браслетами и, ничего вокруг не замечая, прищелкивал языком от восхищения.