Смягчающие обстоятельства

Да, Старик не был обычным человеком, таким же, как все вокруг. К сожалению. Если бы все были такими, как он… Увы! Я изо всех сил старался походить на Старика, но сомневался, что мне это удается.

Правда, тогда в ночном поезде, когда внутренний голос, основанный на инстинкте самосохранения, убеждал, что отвернувшийся к двери тамбура человек с сигаретой не Глушаков и проверять его нет никакой необходимости, во всяком случае сейчас, одному, я примерил к ситуации Старика и спросил у курящего документы.

И Элефантова, который сейчас вертит в руках самурайский нож, снятый Стариком тридцать семь лет назад с убитого им эсэсовского офицера, захватывающие истории интересуют не сами по себе, он же не мальчик десяти лет от роду. И не научный интерес им движет, хотя, может, и играет какую-то роль, но не основную; а главное, что подающего надежды ученого волнует, — теперь это видно невооруженным взглядом, — смог бы он сам в пустом городе выйти один на один с врагом? Смог бы победить и с теплого еще тела снять документы и трофей?

Уж не знаю, что стряслось у этого парня — симпатичный, талантливый, с перспективой, а вот забрали же сомнения, мол, чего я стою, и пытается их разрешить — присматривается к «людям действия», примеряет их поступки, ищет отличия себя от «них».

Да, отличий уйма, ни я, ни Старик в жизни не изобретем никакого прибора и не додумаемся до десятой доли тех вещей, которые ты придумал, зато отобрать у пьяного нож, пистолет выбить, наручники надеть, в притон ночью войти — это у нас лучше получится. Каждому свое. И мы от нашего неумения и незнания не страдаем, а ты свое, похоже, болезненно переживаешь. Потому что еще в каменном веке выслеживать, убивать и свежевать дичь считалось делом сугубо мужским и потому почетным, а вот там звезды рассматривать, огонь жечь, на стенах рисовать мог вроде бы каждый кому не лень. И хотя охотники обеспечивали день сегодняшний, а созерцатели и рисовальщики — завтрашний, сейчас это всем ясно, в генах все равно сохранилось деление на мужское ремесло и всякое там разное.

Но чтобы вылезло наружу это глубоко запрятанное, чтобы начали сомнения мучить, нужна какая-то встряска, взрыв какой-то нужен, да чтобы он наложился на давний душевный надлом, неуверенность в себе, скрытую, залеченную, похороненную как будто, а оказывается — живущую. И отгадку надо искать в прошлом твоем — юности, а может, в детстве…

Интуитивная догадка Крылова была верной. Чтобы понять специфические черты характера Элефантова, сыгравшие определяющую роль в рассказываемой истории, следовало заглянуть на тридцать лет назад…

Глава восьмая

ЭЛЕФАНТОВ

Сергей Элефантов рос единственным ребенком в семье, и, если исходить из стереотипных представлений, его должны были безмерно баловать. Всю жизнь ему внушали, что именно так оно и было, в качестве примеров приводили необыкновенную, купленную на толкучке за большие деньги коляску, покупаемые на рынке апельсины и всегда наполненную вазочку с конфетами на обеденном столе. Сам Сергей ничего этого не помнил.

Семейная хроника сохранила факт прибытия новорожденного к домашнему очагу — счастливая мать неловко захлопнула дверцу такси, прищемив ему руку. К счастью, резиновый уплотнитель смягчил удар, а компрессы и примочки привели распухшую и посиневшую кисть в норму. Сергей этого не помнил, но случай многократно пересказывался как забавный курьез, и только много лет спустя, сжимая и разжимая кулак, он смог оценить истинную юмористичность давнего события.

Помнить себя в окружающем мире Сергей стал с трех лет, хотя потом родители не верили этому, тем более что в его памяти откладывались события, которые они, конечно, давно забыли. Например, попытка вызвать большой снег. Отец сказал, что снег выпадает от дыхания людей, и Сергей, лежа закутанный в одеяло на санках, всю прогулку старательно выдыхал воздух ртом прямо в небо.

На следующий день, проснувшись, он бросился к окну, ожидая увидеть сугробы вровень с подоконником, и испытал первое в жизни разочарование.

Второе разочарование связано с отношением взрослых к правде, которую они учили его говорить всегда и везде. Был праздник, гости сидели за столом, он вышел из спальни, где прихорашивалась перед зеркалом мать, и на шутливый вопрос, что там делает твоя мама, серьезно ответил: «Красит щеки губной помадой».

Гости захохотали, появилась мать с натянутой улыбкой и румянцем, забивающим помаду, весело сказала, что он все перепутал, но потом на кухне отвесила подзатыльник.