Истина в вине

— Замок — это моя частная собственность! Ее защищает закон! При попытке вторжения имею право применить силу!

— Авось обойдется, — вздохнул Коля.

— Удивляюсь я тебе, — холодно сказал Воронов. — А говорят, что десантники — это убийцы. Наемники. Ты и в горячих точках успел побывать. А сейчас колеблешься. Что за детсад?

— Так это ж свои! Наши! И оружия у них нет!

— А ты почем знаешь?

— Ну, дак…

— Приказ один — стрелять! Не пустить их в замок! Авось пара автоматных очередей их отрезвит.

— Есть, — вздохнул начальник охраны и выполнил команду «кругом!». После чего направился к лестнице на третий этаж.

— А не сурово вы? — покачал он головой.

— Я знал, что рано или поздно это случится. Им мой замок все равно что бельмо на глазу. Я знаю, что они зовут меня Вороном. И Антихристом. Долго же они терпели. Ну, пусть попробуют. Пусть только сунутся. Эй, Федор! — В коридоре появился Сивко. — Ну что, все запасы спиртного уничтожил?

— Пару рюмок выпил, — добродушно ответил Федор Иванович.

Но когда тот подошел, запаха спиртного он не уловил.

— Парень, тебя рыжая девушка кличет, — с усмешкой сказал ему Сивко.

— Ника? Что ей надо?

— Тебе виднее. Она на кухне, с мамашей. Этой, как ее?…

— С Эстер Жановной?

— Во-во!

— Я сейчас.

Он торопливо побежал к лестнице, Воронов его не остановил. Они с Федором Ивановичем остались в коридоре вдвоем.

In Vino Veritas!

Разоблачение третье и последнее

— Ника! — он влетел на кухню.

— Что случилось?

Рыжая девушка сидела за столом и оживленно обсуждала что-то с матерью. Обе были взволнованны. На столе он увидел остатки еды, початую бутылку вина, наполненные бокалы. В общем, не скучают.

— Ты меня звала?

— Я? — удивилась Ника. — Я, конечно, рада тебя видеть, Миша, но я думала… Я думала, что ты занят!

— Где твой отец?

— В кладовке. Дмитрий Александрович его запер.

Она кивнул на дубовую дверь, на которой висел замок, похожий на амбарный. Кладовая как в настоящем замке. Впрочем, здесь все настоящее. И убийства тоже. Он подошел и потрогал замок. Такой враз не вскроешь, нужно перекусить дужку. А чем? Налег плечом на дверь — тщетно. Дубовая, прочная. Огляделся: чем бы ее?

— Федор Иванович тоже пытался, — вздохнула Эстер Жановна.

— Бесполезно! — тряхнула рыжими кудрями Ника.

— Федор Иванович? Значит, он был здесь?

— Только что ушел.

— А я думал… Зигмунд! Ты там?

— Да, — раздался из-за двери глухой голос сомелье.

— Как тебе там? — глупо спросил он.

— Бессовестный! — возмутилась Ника. — Он еще об этом спрашивает! Это ведь из-за тебя папу заперли!

— Почему из-за меня?

— А кто выдумал, будто Ваню столкнул с башни папа? Ты! Дмитрий Александрович так сказал!

— Меня обвинили в убийстве… — простонал из-за двери Зигмунд.

— Но папа не мог этого сделать! Они с мамой были у себя в комнате! Вместе!

«А если они вместе это и сделали? Убили Таранова? Муж и жена — одна сатана. Это не алиби».

— Что делал здесь Сивко? — спросил он.

— Федор Иванович? С папой разговаривал. Через дверь, — хмыкнула Ника. — Когда не удалось ее открыть. Мы все пытались.

— Мы увольняемся! — заявила Эстер Жановна. — Ни я, ни муж этого не заслужили! Чтобы с нами так обращались!

— Не надо паниковать, — пробормотал он.

— Кто паникует? — вскинулась Ника. — Просто мы разозлились и хотим немедленно отсюда уйти! Никто не имеет права нас задерживать!

— Я иду собирать вещи! — заявила Эстер Жановна и приподнялась.

— Погодите, — остановил он. Экономка послушалась и села. — Сюда с минуты на минуту приедет милиция.

— Милиция? — Женщины переглянулись.

— Мне удалось позвонить. Я… — Он осекся. Они ведь не знают, кто он такой на самом деле. Это объяснять долго. — В общем, милиция.

— И заберут моего мужа! — закричала Эстер Жановна. — Или мою дочь! Все только об этом и говорят! Что мы убили! А мы виноваты лишь в том, что работаем здесь в услужении! Что мы иммигранты! Что у нас прав меньше, чем у всех!

— Успокойтесь. Вы ни в чем не виноваты.

— Разумеется. Виноват тот, кто все это придумал, — уже гораздо тише сказала экономка. — Этот дом и эту позорную вечеринку. У меня язык не поворачивается назвать это дегустацией. Они сводят друг с другом счеты, а мы — крайние! Наша семья. Что мы ему сделали?