Сокол и ласточка

И удалился, не сказав Летиции ни слова.

Зато один из старых матросов, столпов корабельного общественного мнения, прошамкал беззубым ртом:

— Эпин-то наш дело знает. Важно рану зашил. Колет иголкой, будто колючкой.

Другой подхватил:

— Верно! Колючка и есть. Доктор-Колючка!

Раздался дружный смех, и я понял, что имя корабельного врача стало его прозвищем. А еще я понял, что команда приняла новичка. Теперь можно было немного расслабиться — дела складывались лучше, чем я ожидал.

* * *

Я уже упоминал о том, что покачивание волн и морской воздух являются для меня превосходным снотворным. Обычно большую часть плавания я провожу в полудреме, а то и в самом настоящем сонном забытье. Магический мир потусторонних видений то затягивает меня в свой омут, то выпускает обратно. Я предаюсь мимолетным грезам и неспешным размышлениям. Палящее солнце, пронзительный ветер, проливной дождь — всё мне нипочем. Могу спать хоть по двадцать часов в сутки, делая перерывы, только чтоб немного размять крылья или подкрепиться.

В каюте было душно, тесно, неуютно. Я облюбовал себе отличное местечко под кормовым фонарем, откуда удобно наблюдать за палубой и любоваться пенной дорожкой за кормой.

Однако моему мирному уединению сильно мешала корабельная дворняжка, облаявшая меня при первом визите на «Ласточку». Это сварливое и невоспитанное создание, кажется, ревновало меня к матросам. Дело в том, что после истории с оторванным пальцем частица почтения, которым команда прониклась к доктору, распространилась и на мою персону. Никто мне не докучал, не приставал с идиотскими дразнилками типа «попка-дурак», а некоторые моряки при вечерней раздаче чарки даже угощали меня ромом, обнаружив мою симпатию к этому славному напитку

Вот брехливая Селедка меня и невзлюбила.

Первый раз она едва не застала меня врасплох. Подпрыгнула, щелкнула зубами прямо у меня перед клювом, так что от неожиданности я свалился за борт и, не будь у меня крыльев, наверняка утонул бы, на что мерзавка несомненно и рассчитывала.

Я, конечно, вернулся и с размаху клюнул ее по уродливому приплюснутому темени, но после этого конфликта пришлось переменить место дислокации. Отныне я сидел на салинге бизани, где гнусная тварь не могла причинить мне вреда и только тревожила мой сон назойливым лаем.

Забегая вперед, скажу, что милосердное Провидение со временем избавило меня от этого врага. Во время бури у португальских берегов Селедка пала жертвой своей собачей кармы — волна смыла дворняжку за борт, туда ей и дорога. Ничто больше не нарушало мои дремотный покои. Дни слились в единый умиротворяющий поток.

Раз или два в день я наведывался к моей питомице, чтобы проверить, как у нее дела. Всё шло неплохо, «лекарь» отлично справлялся со своими обязанностями, в чем я мог убедиться, заглядывая в дневник, который исправно вела Летиция.

Перевернув клювом очередную страницу и убедившись, что не пропустил ничего важного, я возвращался к месту своей спячки и с наслаждением смыкал веки.

Правы японцы, когда говорят: «Сон — лучшая часть жизни».

Из-за этой сонной размягченности я утратил бдительность. И в результате произошло то, что произошло.

Глава десятая. Дневник Люсьена Эпина

Почти все сведения, изложенные в этой главе почерпнуты мною из тетради, в которой Летиция вела дневник плавания на «Ласточке», записывая сведения о маршруте, новообретениом врачебном опыте, а также самые яркие события. Сих последних в начале пути было много, но постепенно, как это всегда бывает в море, свежесть восприятия приелась, вытесненная рутиной и монотонностью. На третий день, обогнув мыс Дю-Раз, западную оконечность Бретани, фрегат вышел на простор Бискайского залива, берег скрылся из виду, а вместе с ним и само течение времени словно подернулось зыбкой дымкой. Если б не чередование света и тьмы да звон склянок, можно было бы подумать, что время вообще остановилось.

Как говорят моряки, в плавании счет дней идет от порта до порта и от шторма до шторма, но бури нас не беспокоили, а от мыса Дю-Раз до Лиссабона, где «Ласточке» предстояло освежить запас воды и припасов, идти предстояло дней десять, а то и пятнадцать, если ветер поменяет направление или ослабнет.

Начало дневника я опускаю, оно слишком похоже на словарь морских и медицинских терминов, а никаких существенных событий не описано. Пожалуй, перейду сразу к 6 марта, когда у Летиции состоялось важное объяснение с капитаном.