Двойной удар Слепого

Глава 11

«Записки» увлекли Сиверова. Он знал историю ВЧК – НКВД – КГБ; имея доступ к архивам, был посвящен во многие дела советских спецслужб, до сих пор не ставшие достоянием гласности, – и потому еще интереснее было получить информацию «неформальным» путем, что называется, из первых рук, тем более, от близкого знакомого. Без претензии на литературные изыски, не всегда безупречные с грамматической точки зрения, строки дышали живым теплом много пережившего, мудрого и правдивого человека.

Погрузившись в чтение, Глеб не заметил, как появилась Аня. Она пришла из кухни, раскрасневшаяся, ее губы были перепачканы вишневым вареньем. Она подошла к Глебу, заглянула на страницу рукописи.

– Это очень интересно?

– Ты знаешь – да, – Сиверов оторвался от «Записок». – Как там у вас дела на кухне?

– Я совсем устала, – призналась девочка. – Там так жарко… И знаешь, мне жалко будет есть кабаненка.

– Ты хотела сказать, кабанчика или поросенка.

– Да, кабанчика. Он такой маленький.

– Мне его тоже жалко, но он бы все равно погиб-замерз бы в мороз или бы его съели волки.

Аня вздохнула.

– Не думай о грустном, малышка, ведь сегодня праздник. Давай забирайся ко мне на колени, и мы с тобой вместе станем смотреть на огонь.

Поудобнее устроившись на коленях Глеба, Анечка притихла и не отрываясь смотрела, как в жарком зеве камина танцуют на березовых поленьях оранжевые языки пламени, сплетаясь в причудливые фигуры, как уносятся в дымоход скопища искр; прислушивалась к потрескиванию углей, похожему на шепот.

Глеб тоже молчал, задумавшись, не отводя взгляда от камина, следя за золотистыми языками пламени, скачущими, танцующими на березовых поленьях. Вид огня завораживал.

– А почему так интересно смотреть на огонь? – негромко спросила девочка.

– Любовь к огню заложена в человеке с глубокой древности. Когда люди жили в пещерах, огонь их согревал, давал свет. К тому же он отпугивал диких страшных зверей.

– Каких зверей?

– Всяких там тигров, львов…

– Волков.

– Да, и волков.

– А оленей?

– Оленей? Зачем их бояться?

– Так ведь у них огромные острые рога.

– Тогда, значит, и оленей…

– А летучие мыши боятся огня?.

– Летучие мыши? Наверное, боятся. Вообще огня боятся все, кроме людей.

– Ну, ты и скажешь! – хмыкнула Анечка. – Я сколько раз видела, как коты лежат у печки и смотрят на огонь. И собаки тоже…

– Так это же домашние животные, их человек приручил, и они огня не боятся. Хотя', наверное, в душе очень опасаются. Но человек рядом" вот они и доверяют людям и огню.

– А почему же люди не боятся огня?

– Люди тоже боятся огня, только они научились с ним управляться.

– Тоже скажешь, научили управляться! Я помню, какой страшный был пожар!

– Какой пожар?

– Разве ты забыл, как приезжали пожарные и как ты нас с мамой спасал?

– А, да, помню, помню…

Аня стала совсем сонной, и Глеб начал потихоньку укачивать ее. Девочка так и уснула, прижавшись щекой к плечу Глеба. Его охватила нежность, и он неподвижно сидел какое-то время, наслаждаясь удивительным теплом и спокойствием, которые могут исходить только от спящего ребенка. Потом медленно, боясь, как бы старое кресло не закряхтело и не разбудило девочку, поднялся и, бережно неся ее на руках, пошел на второй этаж. Он уложил девочку на кровать, снял с нее туфельки, прикрыл пледом и осторожно, чтобы не скрипнула половица, не стукнула дверь, спустился вниз.

А на кухне за закрытыми дверями о чем-то оживленно спорили Ирина и Амвросий Отарович. Глеб зашел в кухню, приложил палец к губам.

– Что, уснула? – спросила Ирина, улыбнувшись Глебу.

– Да, уснула. Столько впечатлений – дорога, елка, приготовления… Честно говоря, мне тоже хочется спать. Это, наверное, у меня осталось с детства: меня родители всегда отправляли спать часов в восемь-девять, чтобы я мог потом вместе с ними проводить старый год и встретить новый не зевая.

Ирина поднялась с табурета и нежно поцеловала Глеба в губы.

Амвросий Отарович, с засученными рукавами, в цветастом пестром фартуке, ворожил над противнем с поросенком. – – Завидую я вам, – сказал старик.

– Почему завидуете? – поинтересовался Глеб, ожидая услышать сетования на старость, на то, что смерть не за горами.

– У вас впереди длинная-длинная жизнь…

Глеб понял, что не ошибся, но Амвросий Отарович продолжил: