64  

– …обжигает болотом страсти…

– …лечь на кладбище, под зеленый холм…

– У меня инфаркт, инсульт, энурез и клептомания, – застонала Валя, – умираю. Сделай же что-нибудь!

– Ой, – подскочила я, – совсем забыла! Издательство «Марко» пообещало участнику шоу, либо вам, Иван, либо вам, Римма, денежный приз.

Гости замерли на полуслове с разинутыми ртами.

– Его получит тот, кто первым покажет готовое блюдо, – договорила я.

Орлов и Клосс метнулись к мискам.

– Гениально, – выдохнула Валечка. – Ты спасла шоу. Как только додумалась до такой идеи?

Я невольно улыбнулась. Да всем известно, что литераторы жадны до неимоверности. Скажи писателю, что он накропал гениальную рукопись, пообещай гонорар, и любой прозаик, поэт, критик – каждый из них, пламенный борец за идею, мигом станет твоим навеки.

– Так нечестно! – заорала Клосс. – У Ваньки все уже почищено, а у меня пустая разбитая банка. Где жаба?

– Лягушку в студию! – прокричал незнакомый голос, и под барабанную дробь из-за декораций вновь появилась полуголая девица в фартучке. На сей раз она тащила миску, в которой красовались здоровенные окорочка, покрытые пупырчатой кожей.

– Этта че? – потеряв от удивления умение литературно выражаться, ахнула Клосс.

– Лягушка, – радостно сообщила я. – Ее поймали и разделали, можете начинать.

– А где передние лапки? – не успокаивалась Римма.

– Да вон же они!

– Тут лишь задние, – уперлась поэтесса.

– А я уже почти доделал, – заликовал Иван, – приз мой!

Клосс перестала капризничать, на телекухне закипела работа. Звенели миски, звякали ложки, шипело на сковородке сало, по студии поплыл запах горелого мяса, зрители вытащили блокноты. Я в изнеможении навалилась на столешницу. Впервые в голове промелькнула мысль: быть телезвездой не очень-то и весело, намного лучше сидеть в бухгалтерии, там хоть чайку можно попить, отвлечься.

– Улыбочку! – велела Валя.

Я очнулась и уперлась взором в две тарелки.

– Пробуй, – жестко приказала режиссер.

– В смысле… я должна это есть? – вылетело из меня.

– Можно, можно, – закивал Иван.

Проклиная день и час, когда мне захотелось денег вместе со славой, я схватила ложку, зачерпнула малую толику от вдохновенно созданной Иваном гадости (конечно, гадости, чего ж еще!) и, призвав на помощь все имеющиеся у меня актерские данные, фальшиво-счастливо воскликнула:

– Восхитительно!

После окончания съемки потная Валечка похлопала меня по плечу.

– Ничего, справилась. По первому разу обычно хуже случается.

– Балахова знаешь? – вклинилась в разговор Маша. – Теперь-то он звезда супервеличины, а начинал с утренней программы и…

– Ладно, – оборвала не к месту разговорившуюся редакторшу Валя, – успокойся.

– А чьи ноги готовила в кляре Римма? – проявил вдруг любопытство Федор.

– Куриные, – фыркнула Маша. – Слава богу, у одного из наших окорочка нашлись, на ужин купленные. А лягушку наш звуковик домой берет, у него, оказывается, три такие в аквариуме живут.

– Фу… – с облегчением выдохнула я.

– Маня, – завопил тоненький голосок, – на третью программу заявлен в гости певец Красков?

– Ага, – ответила Маша.

– Он хочет готовить фрикассе из крокодила. Где нам аллигатора взять? Красков требует живого, свежевать в студии собрался.

Валя перекрестилась, Маша посинела и затряслась, Федор глупо заулыбался, а я, схватив пиарщика за плечо, стала подталкивать мужчину в сторону коридора, приговаривая:

– О боже, мы забыли! У нас же самолет в Париж! Всефранцузская книжная выставка! Пора в Шереметьево!

Глава 21

Дома я оказалась поздно. У меня осталось лишь одно желание – тихо заползти под одеяло, накрыться с головой и заснуть.

Но не успела я войти в коридор, как из столовой выскочила Ниночка.

– Вилка! Нам надо поговорить!

– Может, завтра? – ощущая безнадежность попытки, все же начала сопротивляться я.

– Нет! Сейчас!

– Немного устала, – отбивалась я.

– Не желаешь участвовать в значимом для меня событии? – плаксиво протянула Ниночка.

– С удовольствием выслушаю семейные истории утром, – покривила я душой.

Ниночка обиженно выпятила нижнюю губу, и тут в коридор вышел Ленинид.

– Доча! – воскликнул папенька. – Ох и поздненько ты домой приходишь! Сколько раз твердил: не шляйся по ночам, мала еще после полуночи бегать.

  64  
×
×