Муха в самолете

Внезапно у меня снова заболел зуб, челюсть словно свело судорогой, в голове стала складываться картинка. Имя дочери Ирины Верлинда. До сих пор его никто при мне не произносил. Андрей Архипович Кутякин, правда, попытался вспомнить его, но не смог, сообщил лишь, что оно заковыристое. Верлинда… пройда анафемская… Вот оно что! Ну не дура ли я… ведь…

Дверь хлопнула, в сестринскую вошел толстый румяный батюшка в черном одеянии до пят.

– Преставилась ваша матушка, – тихо сказал он, – хорошо, что успели проститься! Ждала она дочь очень, но господь милостив, даровал ей радость.

– Вы отец Михаил? – робко спросила я.

– Да, – кивнул священник, – в миру Михаил Петрович. Земные страдания вашей матушки завершились, ей была дарована радость встречи с дочерью.

– Мне надо с вами поговорить.

– Пожалуйста, слушаю вас внимательно.

– Я не церковный человек, на службу не хожу, меня не крестили…

– Никогда не поздно к вере повернуться.

– Не о том речь, понимаете… в общем… я никогда не была дочерью Ирины Маловой!

Михаил Петрович моргнул медленно, словно черепаха, потом, абсолютно не переменившись в лице, произнес:

– Продолжайте!

Я попыталась как можно более связно изложить историю. В конце концов я остановилась и осторожно поглядела на Михаила Петровича.

– Все. Ужасно получилось.

Церковнослужитель вздохнул.

– Ложь – нехорошее дело, но она бывает разной. Вы позволили умирающей стать на короткое время счастливой, она скончалась успокоенной. Что могу вам посоветовать: думается, страшного греха на вас нет, солгали вы во благо. Но все же плохой поступок налицо, раскайтесь и постарайтесь более никогда не врать. Знаю, это тяжело, но именно в преодолении трудностей и заключена радость. Не корите себя: что сделано, то сделано, просто впредь удерживайтесь от соблазна лжи.

Я покачала головой:

– Боюсь, не получится.

– Стоит попытаться, самое трудное, сделать первый шаг, – ответил батюшка, – любая дорога начинается с него.

– Спасибо, мне пора.

– Куда?

– Домой, в Москву.

– Советую остаться, ночь на дворе.

– Нет, нет, я поеду.

– На чем? Последняя электричка ушла.

– Что же делать? – в растерянности воскликнула я.

– Ложитесь спать у нас, у сестер в комнате, а утром отправитесь, – мягко предложил Михаил Петрович, – потрапезничаете гречневой кашею с чаем. Сегодня не постный день, сестра-хозяйка курицу на стол поставит, мы скромно живем, но в ладу с богом…

Тихий голос батюшки обволакивал покоем, мне внезапно захотелось вкусной ядрицы с маслом, в комнате висело расслабляющее тепло, зуб перестал болеть, надеть куртку и выйти на мороз показалось невозможным.

– Спасибо, – пробормотала я, – сколько я должна за постой?

– Нам деньги не нужны, – ответил батюшка, – помолитесь вместе со всеми за ужином, поверьте, вам легче станет.

Утром сестры поднялись ни свет ни заря. И хоть они двигались очень тихо, одевались молча, я тоже проснулась и поспешила на первую электричку.

В вагоне стоял адский холод. Еще раз мысленно поблагодарив Кутякина, давшего мне пуховый платок, рукавицы и валенки, я съежилась в комок и, чувствуя, как в десне снова бьется боль, попыталась еще раз обдумать ситуацию.

Убийца, которую я пыталась найти, находилась постоянно около меня, это Линда. Отчего я пришла к такому выводу? Ну, во-первых, имя дочери Ирины Верлинда, а, согласитесь, жену Василия зовут очень необычно. Линда! Скорей всего, девушка, удрав из Веревкина, просто отбросила первый слог «Вер» и стала «Линдой». Зачем? Да не нравилось ей дурацкое имя!

Потом странное выражение «пройда анафемская»! Первый раз я услышала его от Линды, затем от Ирины Маловой, она, оказывается, так величала дочь, Верлинда об этом написала в своем письме. В любой семье бывают некие слова, присущие только родственникам. Ну, допустим, Кристина частенько говорит «гадюково». «Это не сосиски, а гадюково». «Фу, какая кофта, просто гадюково». Не знаю, откуда девочка притащила сей оборот, но мы тоже начали повторять его. А тут «пройда анафемская».

Что мне известно о Линде? Вася говорил, будто она явилась в Москву из провинции и весьма быстро вышла за него замуж. А Верлинда как раз убежала из Веревкина, и брак с москвичом был ей просто необходим, девица разом получала и прописку, и мужа! Еще она знала, что у погибшей Ники Локтевой есть дочь, считала Асю своей сестрой по отцу и решила ее убить. Почему? Ну, не знаю, наверное, тут вопрос в деньгах, на которые рассчитывала жадная Верлинда. Если вспомнить послание, которое дочь оставила матери, то становится понятно: главным для девицы были хрустящие купюры. А я могу рассказать об алчности Линды. Она пускает в дом строителей, обирает их, обманывает, не покупает продукты, надеясь на то, что харчи принесут постояльцы. Кстати! Я вскочила, стукнулась головой о стекло окна, снова рухнула на сиденье и стиснула изо всех сил сумку. Понимаю теперь, что Линда еще задумала!