Любовь живет три года

Писать о ночной жизни – это был порочный круг, из которого я не мог вырваться. Я надирался, чтобы рассказать, где и с кем я в последний раз надрался. С этим покончено, пора привыкать к дневному свету. Надо помозговать, какие газетные статейки может кропать безработный паразит? Представьте себе графа Дракулу средь бела дня – чем бы он занялся? В кого переквалифицируются кровососы?

Так я стал литературным критиком.

XXXIV

Теория вечного повторения

Когда я ставлю в известность о разрыве моих родителей (которые в разводе с 1972-го), они пытаются вправить мне мозги. «Ты уверен?», «Может, еще помиритесь?», «Подумай хорошенько…» Психоанализ имел большое влияние в шестидесятые годы; наверно, поэтому – не вижу другого объяснения – мои родители убеждены, что все случилось по их вине. Они переживают куда сильнее меня, так что об Алисе я даже не упоминаю. Одной катастрофы на сегодня достаточно. Я спокойно объясняю им, что любовь живет три года. Они протестуют, каждый на свой лад, но оба не слишком убедительно. Их любовь продлилась ненамного дольше. Я только диву даюсь, понимая, что в моей истории они узнают свою. С ума сойти: оказывается, мои родители всю жизнь надеялись, думали и в конце концов поверили, что я не такой, как они.

Мы живем на Земле, чтобы переживать те же события, что наши родители, в той же последовательности, – и точно так же они до нас совершали те же ошибки, что их родители, и так далее до бесконечности. Но это не самое страшное. Хуже другое – когда сам регулярно вляпываешься в одно и то же дерьмо. А это как раз мой случай.

Каждые три года я наступаю на те же грабли. Какое-то постоянное дежавю. Все в моей жизни повторяется. Я будто запрограммирован на повтор, как компакт-диск, когда нажмешь клавишу «Repeat». (Мне нравится сравнивать себя с механизмами, потому что механизмы легко починить.) Это не комизм повторяющейся ситуации, а вполне реальный кошмар: представьте себе высоченные русские горки с головокружительными петлями и отвесными спусками. Вы прокатились разок, и вам достаточно. Спускаетесь на землю, охая: «О-ля-ля! Три раза чуть не сблевал всю сахарную вату, чтоб еще когда-нибудь, да ни за что!» Так вот, мне, дураку, одного раза не хватило. У меня абонемент на Адскую Трассу. Аттракцион «Space Mountain» – мой дом родной.

Я наконец понял фразу Камю: «Надо представить Сизифа счастливым». Он хотел сказать, что мы всю жизнь делаем одни и те же глупости, но это, быть может, и есть счастье. Придется мне освоиться с этой мыслью. Полюбить мое несчастье, потому что оно щедро на рецидивы.

Вот вам сон. Я толкаю свой камень по бульвару Сен-Жермен. Останавливаюсь во втором ряду. Полицейский требует: «Проезжайте!» – и грозит оштрафовать меня за парковку камня в неположенном месте. Мне приходится сдвигать его, и вдруг он выскальзывает у меня из рук и катится вниз по улице Сен-Бенуа все быстрее и быстрее. Мне его уже не остановить: надо сказать, эта гранитная глыба весит как-никак шесть тонн. Выкатившись на угол улицы Жакоб, он врезается в маленькую спортивную машину. Капот, дверца и красавчик за рулем – всмятку. Мне нужно подписать протокол на пару с сексапильной и заплаканной молодой вдовой. Я покусываю ее плечико. В графе «номерной знак» пишу: «С.И.З. И.Ф.» (подержанная модель). И толкаю камень дальше, вверх по улице Бонапарта, выбиваясь из сил, сантиметр за сантиметром, пока не закатываю его на автостоянку Сен-Жермен-де-Пре. Завтра все начнется сызнова. А вы представляйте меня счастливым.

XXXV

Ночь нежна

С тех пор как я решил покончить с ночной жизнью, каждый вечер куда-нибудь иду: надо же попрощаться. Шила в мешке не утаишь: все уже знают, что я один. Найти холостяка-всесексуала моих лет в Париже в 1995 году так же трудно, как бомжа в гштаадтском «Палас-отеле». Людям невдомек, что я умираю от горя: я всегда был худым, даже когда жил счастливо. Я шляюсь повсюду со своим отчаянием напоказ. Сегодня Алиса в очередной раз заявила мне, что не может больше лгать мужу и мы должны расстаться. Она обычно бросает меня в пятницу вечером, чтобы не мучиться совестью в выходные, а потом объявляется в понедельник после обеда. Так что я позвонил Жан-Жоржу и спросил, не принести ли вина к ужину или что-нибудь на десерт.

Я решил изменить Алисе с ее лучшей подругой. Жюли не пришлось долго упрашивать пойти со мной на этот ужин: я сказал ей, что мне очень плохо, а я давно заметил, что ни одна женщина не может устоять, когда ухажер ее лучшей подруги говорит, что ему очень плохо. Должно быть, это пробуждает в них чувство долга: самоотверженная сестра милосердия дремлет в каждой.