– А вы не бойтесь. Что произошло, голубушка? – он накрыл ее влажную ледяную руку своей теплой ладонью. Газовый пистолет давно уже валялся рядом, на загаженном столе. – Расскажите, я все-таки юрист, к тому же лично заинтересован. Я ведь сказал с самого начала, у нас с вами общая беда. Давайте будем думать вместе. Одна голова хорошо, а две лучше. Мне кажется, наши с вами головы не самые глупые, – он улыбнулся и нежно погладил ее руку.
Он больше ни разу не предложил сварить для расстроенной хозяйки кофе. Он ни к чему в этой квартире, кроме пухлой влажной руки Зои Анатольевны, не прикасался.
Татьяна Владимирова оказалась маленькой хрупкой блондинкой, остриженной совсем коротко. Леонтьев знал, что ей двадцать семь лет, но в потертых домашних джинсах, широком свитере и в толстых шерстяных носках вместо тапочек она выглядела совсем девочкой, не старше семнадцати.
– Здравствуйте, проходите, пожалуйста, – проговорила она неожиданно хриплым низким голосом.
Леонтьев огляделся в тесной прихожей, заставленной сундуками и тумбами.
– У вас коммуналка?
– Нет, я с бабушкой живу. Она не разрешает выбрасывать старые вещи. Хотите чаю?
– Спасибо, не откажусь.
Она провела Леонтьева на кухню, усадила на маленький потертый диванчик, поставила чайник, уселась на табуретку, закурила и тут же закашлялась.
– Знаете, какой-то мерзкий грипп по Москве ходит. Болею уже десятый день. Простите, забыла ваше имя-отчество.
– Андрей Михайлович. Можно просто Андрей.
– Значит, вы, Андрей, все-таки подозреваете, что Ракитина убили?
– Я работаю по этому делу. Скажем так, я не исключаю, что несчастный случай мог быть инсценировкой.
– Тогда дело дрянь, – Татьяна зябко передернула плечами, – такие убийства не раскрываются. То есть раскрыть можно, доказать ничего нельзя.
– Ну, в жизни всякое бывает… – глубокомысленно заметил капитан. – А вы давно знали Ракитина?
– Чуть меньше года. Мы познакомились, когда я пришла брать у него интервью. Собственно, я была первым журналистом, который пробился к писателю Виктору Годунову.
– Пробился? – удивленно переспросил Леонтьев. – Разве надо было пробиваться, чтобы взять интервью?
– Еще как! – Татьяна усмехнулась. – В издательстве мне сказали, что Виктор Годунов уехал в Америку на три месяца, и тут же предложили нескольких других на выбор, причем долго убеждали, что все они одинаковые, и удивлялись, какая мне разница, у кого именно брать интервью. А потом я случайно узнала его настоящее имя, достала телефон. Это был почти детектив. Мне попался в руки номер журнала «Юность» десятилетней давности, я сидела у кого-то в гостях, листала и наткнулась на фотографию. Там была подборка стихов Никиты Ракитина, а с фотографии глядел Виктор Годунов. Тот же ракурс, что и на книжке. Никита за десять лет не настолько изменился, чтобы не узнать. А телефон мне дала знакомая, которая училась вместе с Ракитиным в Литинституте. Я позвонила, представилась и сказала: «Вы знаете, что на самом деле вы на три месяца уехали в Америку?» Для него это было новостью.
– Подождите, но ведь издательство должно быть заинтересовано, чтобы имя автора мелькало в газетах. Это реклама. Почему они его прятали от корреспондентов? – удивился капитан.
– Виктор Годунов не нуждался в рекламе. Он продавался «всухую».
– То есть?
– Не требовалось никакой раскрутки. Они это просекли довольно быстро. Даже если бы за это время не вышло ни одного интервью с ним, если бы он ни разу не появился на телеэкране, его книги все равно раскупались, как горячие пирожки. А издатели, люди сообразительные, старательно внушали ему, что он – один из многих и ничем от прочей детективной братии не отличается, просто они придумывают такие интересные серии, так ярко, заманчиво оформляют книги… Читателя именно это привлекает, а все авторы в серии обязаны быть на одно лицо. Тех, кто продается плохо, пытаются вытянуть рекламой. А Никиту постоянно вбивали, как гвоздик в доску, в общий ровный строй. Поток. Конвейер. Качество продукции не имеет значения. Они постоянно убеждали его, будто книги его покупают вовсе не потому, что они хорошо написаны, а потому, что так классно изданы. Поначалу платили страшно мало и боялись, что на него под видом журналистов выйдут лазутчики из других издательств, предложат больше, и он уйдет.
– Так не проще ли было заплатить больше? Зачем такие сложности? Тем более – не надо было даже на рекламу тратиться.