Атомный поезд

Женщина напряглась.

— Вчера я видел то, что никому видеть не положено. Но мне всё положено по долгу службы. Понимаете, да? — он еле ворочал языком. — Любому факту можно дать разную оценку… Да, совершенно разную…

Короткопалая, волосатая ладонь легла на колено военврача, отодвинула халат и горячим потом обожгла нежную кожу. Наталья Игоревна двумя пальцами брезгливо сняла пятерню особиста, как снимают запрыгнувшую на кровать лягушку.

— Режим секретности запрещает фиксировать что-либо, происходящее на борту, — строгим, официальным тоном произнесла она. — За нарушение — трибунал!

На лице Сомова отразилось замешательство. Это говорила не военврач поезда, а жена командира части. Он начал трезветь.

— Я ничего не фиксировал, я просто увидел…

Хлоп! — звонкий шлепок пощёчины на миг перекрыл стук колёс. Наталья Игоревна вскочила. С искажённым лицом она напоминала разъярённую фурию. Хлоп! Хлоп!

И без того красная физиономия особиста стала багровой.

— Я же ещё ничего не сказал, — он поднял руку, защищаясь.

— Пошёл вон, мерзавец! — вцепившись двумя руками в воротник и плечо форменной рубашки, Булатова сдёрнула грузное тело майора с полки, да так, что он чуть не упал. С треском оторвался майорский погон.

— Пьяница! Я должна выслушивать про твои галлюцинации!

Дверь распахнулась, и, получив коленом под зад, Сомов вылетел в коридор. Проклиная себя за глупость и прилаживая на плече сползающий погон, он вдоль стенки вернулся в штаб и закрылся в своей каюте. А через несколько минут через штабной вагон пробежала строго одетая по форме военврач Булатова. Не соблюдая никаких правил конспирации, она ворвалась в каюту, где в одиночестве спал Кудасов, и бесцеремонно разбудила его.

— Это было последний раз! — возбуждённо выпалила она.

— Что?! — спросонок молодой человек ничего не понял.

— Больше такого не будет, вот что! — Наташа тяжело дышала. До него стало доходить, о чём идёт речь.

— Но почему?! Что случилось?!

— Потому, что я не блядь. Это слабость, дань прошлому — и только!

— А я?

— Ты получил, что хотел, должен радоваться. Хватит. Забудь всё. И так неизвестно, чем всё кончится.

— А чем может кончиться?

— Не знаю. Приходил Сомов, хотел меня трахнуть. Потому что видел, как это делаешь ты в боевом вагоне. Почему он это видел? Ты не должен был этого допускать!

Она выскочила из каюты и так же, не таясь, пошла к себе. Отбой прошёл, выключили дневное освещение, но в отсеках продолжали гулять.

— В тот овраг, где мы скопом стоим, артиллерия бьёт по своим, — жалостливо выводил молодой голос. — Это наша разведка, наверно, ориентир указала неверно…

Трудно было представить, что всё это происходит на одном из самых режимных военных объектов России.

— Недолёт, перелёт, недолёт… По своим артиллерия бьёт!

Оскорблённая женщина добралась до своей каюты и повалилась лицом в подушку. Лицо её было мокрым от слёз.

«Надо списываться в поезда, — с горечью подумала она. — Ещё один рейс, чтобы Андрей ничего не заподозрил… И всё, хватит… Сама виновата, дура!»

Лишённый основной своей составляющей — супергрозной «Молнии», а вместе с ней потерявший железную дисциплину и уставной порядок, БЖРК стремительно нёсся через ночные степи средней полосы. Казалось, поезду не терпится получить новую атомную начинку.

***

На этот раз БЖРК встречали как вернувшийся с орбиты космический корабль: яркие прожектора, приветственные транспаранты, родственников пропустили прямо на перрон, где и провели торжественный митинг.

Встречающих сегодня было особенно много, не пришли только Оксана и Ирина Александровна Белова. В отличие от своего командира, Кудасов к такому отношению не привык и чувствовал себя сиротой. Тем более что Наталья Игоревна стояла рядом с мужем возле трибуны и нежно держала его под руку.

Митинг был коротким: командование поздравило экипаж с выполнением важного правительственного задания, пообещало поощрения и награды, после чего все разошлись по домам.

В квартире звенела непривычная пустота. Александр проголодался, но когда открыл холодильник, то обнаружил лишь заплесневелый кусочек сыра. Сейчас бы навернуть материнских котлет… В хлебнице нашлась четвертушка в камень зачерствевшего батона, на балконе — одна-единственная луковица… Он счистил ножом плесень с сыра, намочил и разогрел в духовке хлеб, нарезал лук… На праздничный ужин было, конечно, не похоже. Хотелось выпить, но спиртного в доме не было.