Атомный поезд

Ближе к вечеру появился Муса Хархоев с какими-то двумя ребятами. Похоже, что прибыли члены его бригады.

— Как здоровье, амир? — вежливо спросил Муса, как полагается по этикету. Но сел на табуретку сам, не дожидаясь приглашения. Это показывало, что он не считает, что пришёл к старшему, — так, к равному себе.

— Слава Аллаху, гораздо лучше, — выдержал этикет и Лечи, но сразу же перешёл к делу. — Сообщи нашим, пусть пришлют пять-шесть ребят! — приказал он. — И дай мне гранату и пистолет!

— Зачем, амир? — удивился Муса. — Здесь моих бойцов достаточно, ты в полной безопасности!

— Делай, как я сказал, — Исмаилов откинулся на набитую шерстью подушку. Без собственной охраны и без оружия он чувствовал себя совершенно беззащитным. Потому что приходилось полагаться на Мусу. А он хоть и земляк, но чужой. Чужая кровь, чужие интересы, чужой род. На чужих надежды нет. Сегодня все хорошо, а завтра что-то изменится, и он прикажет своим бойцам тебя задушить. И они это сделают не моргнув глазом. Потому что таков приказ своего старшего.

— Хорошо, — Муса чуть наклонил голову. Забрав у одного из сопровождающих парней «ТТ», он передал его Исмаилову.

— Гранаты с собой нет, потом принесём.

— Хорошо.

Лечи, сунув оружие под подушку, сразу почувствовал себя увереннее и повеселел. Хотя последнее обстоятельство он постарался скрыть: оснований для веселья никаких не было.

— Сколько наших уцелело? — спросил он.

Муса понурился.

— Аеб погиб со всеми своими, Али Арханов убит, и его охрана тоже…

— Знаю, я это видел!

— Много погибло. А спаслось мало. Можно по пальцам посчитать. Магомед жив, только ногу сломал, ещё человек пять… Этот, как его, Салим уцелел, только к нашим не приближался, сам по себе ушёл…

— Откуда знаешь? — приподнялся на локте Лечи.

— Ребята видели, — равнодушно пожал плечами Муса. — Вскочил в «Ниву» и уехал, даже ждать никого не стал.

Лечи тяжело вздохнул. За проваленную операцию спрос особо никто не учинит: ведь не нарушен ничей личный интерес, никому не нанесена обида. К тому же у него за спиной целая армия, кто спросит? Даже Али Арханов ничего бы сделать не смог… А вот за этого араба, или кто он там, за него спросить могут! У «Аль Каиды» длинные руки, они протянутся в самую охраняемую спальню и вцепятся в горло, задушат прямо на шёлковых подушках и под атласными одеялами…

— Его беречь надо! Постарайтесь найти и выполняйте все его распоряжения!

— Все? — остро глянул Муса.

— Я же сказал — все!

Муса незаметно перевёл дух. Это же распоряжение Салима — ликвидировать тех, кто видел его лицо. А кроме имама Арханова видели двое: Лечи и Исрапил. Сейчас Исмаилов снял камень с его души: сам попросил слушаться чужака!

— А что с Галинбаевым? — вспомнил полевой командир о своём заместителе.

— Живой. Только его арестовали.

— Да ну?! — вскинулся Исмаилов. — Это плохо. Но он не сболтнёт ничего лишнего. Я в нём уверен.

— Увы, амир… Только Аллах не ошибается, — Муса печально наклонил голову.

— Что ты знаешь, говори! — нечеловеческие глаза сурово сверлили младшего Хархоева.

— Немного. Пока его держат в Ахтырской тюрьме, но привозили на станцию, и он все показывал и все рассказывал! А его фотографировали и на плёнку записывали! Завтра его машиной отвезут на вокзал и вечерним поездом отправят в Тиходонск.

Исмаилов закрыл глаза. Его каменное лицо окаменело ещё больше. В комнатке наступила тишина.

— Откуда ты все это знаешь? — наконец глухо спросил он.

— От ахтырских ментов. Гяуры за деньги мать родную продадут!

— Будете его встречать? — после длительной паузы снова спросил Лечи.

— Да, — Муса встал.

— Что ж… Ты прав, не ошибается только Всевышний. Да поможет вам Аллах!

— Спасибо, амир, поправляйся.

Муса вышел, за ним один из сопровождающих. Второй остался в полутёмной комнатке и молча смотрел на амира. Это был тот, кто отдал свой пистолет. Разобрать выражение его лица Лечи в полумраке не мог. Парень шагнул вперёд, и вдруг, как вспышка молнии, Исмаилова озарило прозрение. Он всё понял.

— Ты кто? Как тебя зовут? Из какого ты рода? — повелительно спросил он, а сам сунул руку под овечью подушку и влажной рукой обхватил согревшуюся рукоятку пистолета. Ноздри жадно вдыхали спёртый, неприятно пахнущий воздух. Хотелось дышать им и дышать — дни, месяцы, годы…

— Это неважно, амир!

— Щенок! — он выдернул руку с оружием. — Ты забыл, кто я!