277  

– …и, не говоря уж о законах, это может просто представлять слишком большую опасность для вас.

– Мы с Фредом не из пугливых, – говорит доблестный Герби. – Может, вам, Док, лучше сходить в кино или еще куда. А этим займутся настоящие парни.

– Я не имел в виду непосредственную опасность для нашей жизни, – презрительно говорит Старый Док. – Я страшусь разрушения нашего города, гибели наших близких, уничтожения нашей культуры.

Герби и Фред останавливаются.

– Да о чем вы говорите, Док! Всего-то один вонючий инопланетянин. Пырнуть его ножом – так небось загнется не хуже нашего.

– Дураки! Schlemlels![9] – громогласно негодует мудрый Старый Док. – Конечно, вы можете его убить! Но что будет потом?

– А что? – спрашивает Фред, прищуривая свои выпученные серо-голубые глаза.

– Идиоты! Cochons![10] Думаете, у этих инопланетян только один корабль? Думаете, они не знают, куда направился этот парень? Вы же должны соображать, что там, откуда он прилетел, полно таких кораблей и что там будут не на шутку обеспокоены, если его корабль не объявится в срок; и наконец, вы должны соображать, что когда они выяснят причину задержки, они разъярятся, кинутся сюда и разнесут здесь все в пух и прах.

– С чего это я должен так предполагать? – спрашивает слабоумный Фред.

– Потому что сам ты на их месте поступил бы точно так же, верно?

– Может, в таких условиях я бы так и поступил, – говорит Фред с глуповатой ухмылкой. – Да, как раз такую штуку я и смог бы сделать. Но послушайте, авось они-то этого не сделают?

– Авось, авось, – передразнивает Старый Док. – Знаешь, малыш, мы не можем ставить все на карту, рассчитывая на твое дурацкое «авось». Мы не можем позволить себе убить этого ино-планетного парня, надеясь на то, что авось его соплеменники не сделают того, что сделал бы на их месте любой нормальный человек, а именно – не сотрут нас в порошок…

– Что ж, возможно, этого делать нельзя, – говорит Герби. – Но, Док, что же нам можно сделать?

– Просто подождать и выяснить, что ему нужно.

2

Согласно достоверным данным, сцены, очень похожие на эту, разыгрывались, по крайней мере, раз тридцать или сорок. Обычно результатом их была политика выжидания. Иногда посланца Земли убивали до того, как будет услышан голос здравого смысла, но за подобный риск Джексону и платили.

Всякий раз, когда убивали посланца, следовало возмездие, быстрое и ужасное в своей неотвратимости. Конечно, делалось это не без сожаления, потому что Земля была крайне цивилизованным местом, где привыкли уважать законы. А ни одна цивилизованная нация, придерживающаяся законов, не любит пачкать руки в крови. Люди на Земле и в самом деле считают геноцид делом весьма неприятным, и они не любят читать о нем или о чем-либо подобном в утренних газетах. Конечно же, посланников нужно защищать, а убийство должно караться – это все знают. Но все равно неприятно читать о геноциде, попивая свой утренний кофе. Такие новости могут испортить настроение на весь день. Три-четыре геноцида, и человек может так рассердиться, что отдаст свой голос другому кандидату.

К счастью, основания для подобных неприятностей возникали не часто.

Инопланетяне обычно соображали довольно быстро. Несмотря на языковой барьер, они понимали, что убивать землянина просто нельзя.

А затем, позже, они понемногу усваивали все остальное.

Горячие головы спрятали свои ножи. Все улыбались, только Джексон скалился, как гиена. Инопланетяне грациозно жестикулировали руками и ногами. Возможно, это означало приветствие.

– Что ж, очень приятно, – сказал Джексон и, в свою очередь, сделал несколько изящных телодвижений. – Ну вот я и чувствую себя как дома. Почему бы вам теперь не отвести меня к своему вождю, не показать мне город и все такое прочее? Потом я засяду за этот ваш язык, разберусь с ним, и мы немножко потолкуем. А после этого все будет идти как нельзя лучше. En avant![11]

С этими словами Джексон быстро зашагал в направлении города. Немного поколебавшись, его новоявленные друзья последовали за ним.

Все шло по плану.

Джексон, как и все другие специалисты по установлению контактов, был на редкость одаренным полиглотом. Основным оборудованием ему служила его собственная эйдетическая память и обостренный слух, позволяющий различать тончайшие оттенки звучания. Что еще более важно, у него были поразительные способности к языкам и сверхъестественная интуиция на значение слов. Когда Джексон сталкивался с непонятным языком, он быстро и безошибочно вычленял значащие единицы – основные «кирпичики» языка. В предложении он с легкостью выделял информационную часть, случаи модального употребления и эмоциональную окраску. Его опытное ухо сразу же различало грамматические явления. Приставки и суффиксы не затрудняли его; порядок слов, высота тона и удвоение были детской игрой. О такой науке, как лингвистика, он знал не слишком много, но ему и не нужно было слишком много знать. Джексон был самородком. Наука о языке была разработана для того, чтобы описывать и объяснять то, что он и без нее интуитивно понимал.


  277  
×
×