Абсолютное оружие (сборник)

Но я сделал достаточно. Я отказываюсь работать – как минимум ближайший год или два.

Церемония «Ультимат» начнется сразу после нашей свадьбы. Полагаю, это какая-то высокая почесть, которой этот простой народ желает меня одарить. И я на нее согласился.

Наверное, будет очень интересно».

Все жители деревни, возглавляемые старым жрецом, направились к Вершине, где совершались все игатийские свадьбы. Мужчины украсили себя церемониальными перьями, а женщины надели ожерелья из ракушек и разноцветных камешков. Четверо дюжих мужчин в середине процессии тащили какую-то странную конструкцию. Хэдвеллу удалось бросить на нее лишь мимолетный взгляд, но он знал, что ее после торжественной церемонии вынесли из ничем не украшенной хижины с крышей, крытой черной соломой, – какого-то храма.

На шатком плетеном мостике процессия вытянулась цепочкой. Замыкавший шествие Катага еле заметно улыбнулся и снова украдкой провел ножом по надрезанному канату.

Вершина оказалась узким выступом черной скалы, нависающим над морем. Хэдвелл и Меле стали на краю, лицом к жрецу. Едва Лаг воздел руки, все затаили дыхание.

– О великий Фангукари! – воскликнул жрец. – Возлюби этого человека Хэдвелла, посланца своего, явившегося к нам с небес в сверкающем шаре и свершившего для Игати столько, сколько не делал еще никто. И возлюби дочь свою, Меле. Научи ее любить память о своем муже – и оставаться преданной вере своего племени.

При этих словах жрец многозначительно посмотрел на Меле. И Меле, высоко подняв голову, ответила ему тем же.

– И объявляю я вас, – произнес жрец, – мужем и женой.

Хэдвелл заключил жену в объятия и поцеловал. Люди радостно закричали. Катага лукаво ухмыльнулся.

– А теперь, – сказал жрец, постаравшись придать голосу как можно больше радушия, – я хочу сообщить тебе приятное известие, Хэдвелл. Великое известие!

– Вот как? – отозвался Хэдвелл, неохотно отпуская законную супругу.

– Мы оценили твои дела, – сказал Лаг, – и нашли, что ты достоин… Ультимата!

– Что ж, спасибо, – сказал Хэдвелл.

Жрец взмахнул рукой. Четверо вынесли тот самый странный предмет. Только теперь Хэдвелл смог разглядеть, что это платформа размером с большую кровать, изготовленная из какого-то древнего на вид дерева. К ней были приделаны всевозможные клинья, крюки, заостренные раковины и острые шипы. Имелись и пока пустые чаши, и многочисленные приспособления странной формы, о назначении которых Хэдвелл так и не смог догадаться.

– Вот уже шесть веков, – сказал Лаг, – Инструмент не выносили из Храма. Шесть веков со времен героя-бога В'Ктата, в одиночку спасшего народ Игати от уничтожения. И вынесли его ради тебя, Хэдвелл.

– Нет, я не достоин подобной чести, – сказал Хэдвелл.

Толпа одобрительно загудела, оценив его скромность.

– Поверь мне, – искренне произнес Лаг, – ты достоин. Принимаешь ли ты Ультимат, Хэдвелл?

Хэдвелл взглянул на Меле, но не смог понять выражение ее прекрасного лица. Потом перевел взгляд на жреца. Лицо Лага было бесстрастным. Толпа хранила гробовое молчание. Хэдвелл посмотрел на Инструмент. Чем-то он ему не понравился. В его голове начало зарождаться сомнение.

Может, он неправильно оценил этих людей? В некие древние времена Инструмент явно использовали для пыток. Эти клинья и крючки… Но для чего предназначены остальные детали? Напряженно размышляя, Хэдвелл постарался представить – и содрогнулся. Толпа перед ним сбилась в плотную массу. За спиной узкий выступ скалы и трехсотметровый обрыв. Хэдвелл снова посмотрел на Меле.

Выражение любви и преданности на ее лице было несомненным.

Взглянув на жителей деревни, он увидел, как они за него переживают. Да что он, собственно, разволновался? Разве могут они причинить ему зло после всего, что он для них сделал?

Наверняка Инструмент имел чисто символическое применение.

– Я принимаю Ультимат, – сказал Хэдвелл жрецу.

Толпа завопила, и ее восторженный рев эхом разнесся по горам. Его тут же обступили, улыбались, пожимали руки.

– Церемония свершится сразу же, – объявил жрец. – В деревне, перед статуей Фангукари.

Все тут же направились обратно. Впереди шел жрец, а Хэдвелл с женой в середине. Меле с самого начала так и не произнесла ни слова.

Все молча прошли по качающемуся мостику. На другом берегу туземцы еще плотнее обступили Хэдвелла, что вызвало у него легкий приступ клаустрофобии. «Не будь я убежден в их природной доброте, – подумал Хэдвелл, – обязательно бы встревожился».