Филин

– ..

– С ним считаются?

– ..

– Входит в правление? Спасибо, спасибо, с меня бутылка.

– ..

– Конечно, хорошего коньяка.

– ..

– Почему я спрашиваю? Потом расскажу. Еще что?

– ..

– Жена – манекенщица? Должно быть, красивая баба?

– ..

– Сколько, говоришь, его компания налога заплатила?

– ..

– Ого! Я понимаю, это официальные данные.

– ..

– Совместные разработки на севере с Абрамовичем? – переспрашивал бывший следователь районной прокуратуры. – Да, дела… Порадовал ты меня, большое человеческое спасибо, – Горбатенко бросил трубку на базу и принялся вертеть перед лицом кусочек картона, тисненного золотом.

«Ай-яй-яй, какой молодца, какой молодца! Но с чего бы это он меня полюбил? Какая мне на хрен разница? Он же сказал, что по прогнозу у меня хорошие шансы, только мне не хватает денег для успешного окончания кампании, для нанесения решительных, точных ударов. Ничего, удары я организую, только деньги для этого нужны».

– Тамара, иди сюда.

Тамара влетела в кабинет шефа мгновенно, так мяч после сильного удара влетает в сетку ворот.

– Ты знаешь, кто к нам приходил?

– Нет.

– Угадай.

– Богатый человек.

– Богатый… У него оборот такой, что пол-Москвы скупить можно.

– Оборот чего?

– Денег, глупая женщина. Иди. А где чай?

– Сейчас несу.

Тамара принесла чашку остывшего чая. Горбатенко залпом выпил, даже не размешивая сахар.

Тем временем за стеной у сантехников зазвучала музыка.

"Хорошо им, водочки выпили, музычку послушали.

Сиди себе, попивай, про смысл жизни думай. А мне – кувыркайся, их интересы отстаивай. Какие у них интересы? Чтоб деньги были да чтобы водка дешевая не перевелась, а больше им ни хрена не надо".

То ли от водки, то ли от жары Горбатенко весь покрылся потом. Он сбросил пиджак, швырнул его на спинку кресла, посмотрел на стакан с водой, к которому приложился Нестеров. Сделал глоток, стараясь, чтобы выражение лица повторяло выражение лица Нестерова. Посмотрел на себя в зеркало.

«Вода как вода, тепловатая», – он недовольно скривился.

– Тамара! – крикнул он, почти рявкнул.

Секретарша влетела.

– Слушаю!

– Ты где взяла воду?

– А где я ее, по-вашему, взять могла? Не в магазин же я бегала, под краном набрала в туалете.

– Вот тебе деньги, купи хорошего кофе, хорошей минералки, бутылку водки, бутылку вина, бутылку коньяка, – Горбатенко клал на стол одну бумажку за другой, при этом считал про себя. – Этого хватит.

Все купленное спрячь, только для гостей. Ты меня поняла, женщина?

Тамаре не нравилось, когда Горбатенко, маленький, некрасивый, называл ее женщиной. В его устах это звучало обидно. Будь он таким, как Нестеров, она бы стерпела, возможно, ей это даже и понравилось бы.

– А что это вы меня женщиной обзываете, Игорь Иванович?

– Ты – мужчина? Ты и есть женщина.

– У меня имя есть.

– Хорошо, Томочка, не обижайся, просто я немного занервничал. Больше не повторится.

"Надо становиться солидным человеком, надо соответствовать ситуации. Вот жена удивится, когда узнает, кто меня собирается поддержать финансами.

Да и все удивятся, им, дуракам, такое счастье даже не снилось. Кабанова я завалю, с такой поддержкой точно опрокину. Не дели шкуру неубитого медведя, пока он меня побеждает, – одернул сам себя кандидат в депутаты. – Ладно, пусть чернь радуется. На них Нестеров произвел впечатление. А вообще, хрен с ними".

Горбатенко забросил в дипломат две пачки листовок, которые его люди должны были расклеить к завтрашнему дню у каждого подъезда.

– Ты еще тут побудь немного, Тома, вдруг кто-нибудь позвонит. В восемь – я дома, если что случится, сообщи. До свидания.

С дипломатом в правой руке, с гордо поднятой головой Горбатенко покинул свой штаб.

Глава 11

Как истинный патриот и державник, генерал Кабанов ездил не на иностранном автомобиле, а на семилетней кондовой российской «Волге». Машину генерал содержал в идеальном порядке, ее хоть сейчас можно было передавать на эксплуатацию в генеральный штаб. Выкрашенный черной краской кузов сиял лаком, ни одного пятнышка ржавчины, сверкающие никелем ручки и бамперы, на протекторах вокруг дисков аккуратные белые кольца, выведенные нитрокраской.

Двадцатилетняя генеральская дочка Кристина любила подниматься поздно, вставала с постели обычно не раньше десяти. Но в эту субботу отец не дал ей понежиться. Пробудившись в семь утра, он, потопав по квартире, устроился на кухне пить чай. Консерватизм сквозил во всех его повадках. Сводкой последних новостей надрывалась радиоточка. Чай генерал пил из тонкостенного стакана в мельхиоровом подстаканнике с рельефно изображенной на нем Спасской башней Московского Кремля. Ложечку, как и пристало военному, генерал не вынимал из стакана, поэтому и щурил правый глаз, в который норовила угодить злосчастная чайная ложечка.