Черт из табакерки

– Чудное имя! – с энтузиазмом воскликнула Томуся. – Давайте на нем и остановимся. Вера, Веруша, Верочка.

– Верочка, – эхом отозвалась незнакомка и неожиданно зевнула.

– Пошли спать, – предложила я.

Мы начали устраиваться. Квартирка у нас маленькая. Одна комната семнадцать метров, она исполняет роль гостиной. Тут стоит телевизор, диван и два кресла. Другое помещение поменьше, оно превращено в спальню. Тамара спит в дальнем углу, а я около окна – меня не берут никакие сквозняки.

В нашей крохотной “хрущобе” есть еще пятиметровая кухня, ванная размером с ракетку для настольного тенниса и прихожая, где еле-еле уместилась вешалка; если считать на квадратные метры, то их наберется, по-моему, около тридцати, а может, и меньше.

У нас с Тамарой множество знакомых, мы обзаводимся ими моментально. Томочка может разговориться с женщиной в метро и подружиться с ней на всю жизнь. Так было с Леной Волковой. Томуся ехала в поликлинику, а рядом в автобусе стояла симпатичная толстушка. Сначала обменялись ничего не значащими фразами, потом вышли на одной остановке… И теперь вот уже десять лет как лучшие подруги. Костя Рощин приехал к нам на “Скорой”. Это был тот редкий случай, когда медицинская помощь понадобилась мне. Развешивала белье в ванной, поскользнулась и упала, приложившись лбом о раковину. На мой взгляд, ничего особенного не произошло. Моей черепушке, бывало, и похуже попадало. Пару раз тетя Рая довольно ощутимо долбала меня скалкой. Голова потом кружилась и сильно тошнило. На этот раз я просто ойкнула, скорей от неожиданности, чем от боли, но Томуся перепугалась и набрала “03”. Явился Костя, и теперь его карма лечит нас постоянно. На кладбище, приводя в порядок могилу дяди Вити и тети Ани, я свела знакомство с Олей Потаповой, недавно похоронившей мать… А еще ведь есть бывшие одноклассники, коллеги по работе, соседи… Словом, наша записная книжка по толщине напоминает географический атлас, и все проблемы мы, как правило, решаем по телефону. Друзья знают об этом и частенько обращаются с просьбами. “Бюро неотложных добрых дел” – так называет Костя Разин Тамару, потому что она с невероятной готовностью кидается всем на помощь. Посидеть с ребенком Сони Леоновой, которой захотелось пойти в театр? Пожалуйста. Взять на месяц кошку Наташи, потому что соседка едет отдыхать? Нет вопросов. Отчаянно чихая, Томуся начнет вычесывать перса. Отдать последние деньги в долг Сене Малышеву, разорившемуся в результате дефолта? С огромным удовольствием, если накопленные нами две тысячи его спасут…

В нашей крохотной квартирке частенько остаются гости. Вы не поверите, но мы можем одновременно устроить на ночлег четверых. Все очень просто. Два кресла в гостиной трансформируются в кровать, а диван раскладывается. Правда, ложа получаются слегка узковатыми, но переночевать вполне можно. Впрочем, в крайнем случае с балкона вытаскивается раскладушка; только тому, кто на ней устроится, придется не слишком комфортно – ноги в прихожей, а голова на кухне.

Но сегодня предстояло позаботиться всего лишь об одной Вере, и мы мигом соорудили кровать. Девушка, одетая в Томусину пижамку, рухнула на диван и заснула, едва успев донести голову до подушки. Томуся поправила одеяло и задумчиво пробормотала:

– Вот странно.

– Что?

– Имени не помнит, фамилии, конечно, тоже. Где живет, не знает, а основных навыков не потеряла…

– Ты о чем?

– Ну смотри, – рассуждала Томуся, – руки мыла с мылом, ела нормально, правда, только вилкой, но ведь не все ножом пользуются. В туалет сходила и спустила за собой воду…

– Подумаешь, – пожала я плечами.

– Всегда считала, – продолжала Томуся, – что ненормальный патологичен во всем. Ну, например, ест мыло и пытается мыть руки в цветочном горшке.

– А Леня Рюмин? – спросила я. – Никто и не скажет, что он шизофреник, если Ленька не в больнице. И потом, Ван Гог явно был психически болен, ухо себе отрезал, а вспомни его гениальные картины… Между прочим, Достоевский болел эпилепсией!

Томуся поморщилась:

– Ван Гога не люблю, его полотна патологичны, сразу понятно, что у живописца были проблемы с головой. Нарушенные пропорции, какие-то завихрения.

– Ну это ты хватила, – возразила я, укладываясь в кровать, – а Эль Греко? Вот уж у кого беда с пропорциями. Лица вытянуты, руки длиннее ног кажутся…

– У Эль Греко, возможно, был дефект зрения, – зевнула Томуся, – он, должно быть, писал как видел, а видел искаженно. Ван Гог же воспринимал действительность болезненно.