Скелет из пробирки

– Но из-за чего, ведь не из-за фамилии же!

– Сейчас расскажу все до мельчайших деталей, – кивнула Фаина Семеновна, – а вы, когда станете писать книгу, должны большую часть посвятить истории семьи Чижик, поверьте, в ней есть самые трагичные страницы.

Я постаралась «удержать» лицо. Да уж, некоторым людям настолько хочется прославиться, что это выглядит неприличным.

– В тот ужасный день, – завела Фаина Семеновна, – мать Любы, Мария Григорьевна, решила похвастаться передо мной своей дачей. Мы с мужем всю жизнь честно проработали учителями, отдали себя без остатка чужим детям. Взяток не брали, машин и фазенд не нажили. А Боярские – врачи, сами знаете, без денег к ним соваться нечего, так налечат! Всю жизнь потом будешь не рад. Да еще Мария Григорьевна мещанка, абсолютно бездуховная личность! У нее дом ломился от хрусталя и ковров, но книг не имелось! Ну вот, значит, позвала на дачу…

Фаина Семеновна скрепя сердце, согласилась. Вот ведь как получается в жизни! Сын женится на неприятной девушке, а бедной матери приходится общаться не только с отвратительной невесткой, но и с ее малосимпатичной мамашей.

– Вообще не понимаю, – злилась Фаина Семеновна, – как она смогла переступить порог этой дачи! Во время шашлыков гости изрядно выпили, и один из мужчин рассказал мне, что именно в этом доме задохнулись от дыма ее старшая дочь и зять. Я бы мгновенно продала избу, но Мария Григорьевна как ни в чем не бывало накрыла стол.

Фаина Семеновна, злясь, сидела в углу. Противная сватья, очевидно, очень хотела унизить ее, потому что закатила целый пир. На белоснежной скатерти высились разнокалиберные бутылки, тут же стояли блюда с рыбой и овощами, вазочки с икрой, а на подоконнике размораживался вкусный, но очень дорогой торт немецкого производства.

– Приличные люди не покупают таких продуктов, – злилась сейчас Фаина Семеновна, – они предназначены для воров, взяточников и негодяев. Мария Григорьевна специально потратилась, чтобы уколоть меня. Знала ведь, что живу на крохотную пенсию.

Но больше всего Фаину Семеновну бесил тот факт, что гулянка собралась по поводу дня рождения… Игорька.

Когда гости расселись, Мария Григорьевна, нагло взявшая на себя роль тамады, заявила:

– А сейчас начнем поздравлять Игорька и вручать подарки. Фаиночка, милая, вам слово.

Фаина Семеновна напряглась. В их семье до сих пор было не принято с шиком отмечать праздники, да и не дарили Чижики друг другу ничего. Бывшая учительница откашлялась и вытащила из сумочки дешевую, слегка помятую открыточку.

– Вот, сыночек, послушай материнский наказ. Самое дорогое, что есть у человека, – это мать. Об этом нам писали классики: Пушкин, Бунин, Куприн. Вслушайся в мои слова, произнесенные любящим материнским сердцем, пойми их… Мать – это святое. Никакая другая женщина не может занять ее место, прочитай великих людей…

И так далее, на протяжении десяти минут. Гости, пытаясь сохранить серьезное выражение лиц, тупо смотрели в тарелки. Наконец фонтан напыщенных, ложно многозначительных благоглупостей иссяк.

– А где подарок-то? – поинтересовалась Любочка. Если бы взглядом можно было убивать, Фаина Семеновна вмиг испепелила бы невестку. Но ей пришлось улыбнуться и ответить, протягивая открытку:

– Вот он, материнский наказ.

– А я, Игоречек, – мигом влезла в беседу Мария Григорьевна, – ничего тебе наказывать не стану, сам разберешься в жизни, не маленький. Докумекаешь, кого сильней любить надо: маму, жену или собственного ребенка. Держи, дружочек!

Игорь растерянно посмотрел на связку ключей.

– Это что?

– Дарю тебе «Жигули», – улыбнулась теща, – надеюсь, иногда Любочку покатаешь. А не захочешь – и не надо, машина лично твоя. Завтра оформим в ГАИ, извини, но без твоего присутствия процедуру не совершить!

– Мне бы такую тещу, – заорал ближайший приятель Игоря, Сережа Глотов.

Игорек покраснел, он давно хотел машину, но великолепно понимал, что с его заработками личные колеса так и останутся мечтой.

– Ой, – воскликнул он, – ну нет слов! Любочка кинулась целовать мать, та смеялась.

– Да ладно тебе, сама машина-то дома, во дворе стоит, сюда я только ключи прихватила.

– А какой цвет? – не успокаивалась Люба.

– Серо-голубой, – сообщила Мария Григорьевна – Мой любимый, – не сдержал восхищенного возгласа Игорек.

В общем, подлая Мария Григорьевна добилась своего, перетянула одеяло на себя, а о Фаине Семеновне все забыли. Открыточка, исписанная четким учительским почерком, осталась лежать на столе, молодежь побежала делать шашлыки. Фаине Семеновне ничего не оставалось, как идти вместе со всеми во двор. Правда, пару раз она попыталась выступить, заведя любимую песню о том, как следует уважать родную мать, но Мария Григорьевна, нагло улыбаясь, заявила: