Андрон, 35 лет:
– Я не могу вспомнить, сколько виски я выпил, но точно слишком много.
Вера, 23 года:
– Я была пьяна.
Людмила, 34 года:
– Я напилась.
Василий, 27 лет:
– Пьяный и обкуренный.
Лиза, 26 лет:
– Мы курили травку…
Все эти люди заглушали свое НЕЖЕЛАНИЕ вступить в интимные отношения. Они спросили свое тело об истинных желаниях. И тело ответило: «Нет!» И сердце ответило: «Нет!» И тогда они наплевали и на свое тело, и на свою душу. Зачем? Почему? Ради чего?
Когда начинается самое интересное, застенчивые выходят курить на балкон. Но порой они гораздо счастливее тех, кто остался в комнате… Потому что они ничего не делают по принуждению.
Наталья, 46 лет:
– Я решила расстаться с девственностью на школьном выпускном. Я никому не сказала об этом. Просто решила, и все.
Сергей, 46 лет:
– Я зашел за Наташкой, чтобы идти с ней на выпускной. Казалось, я ждал этого дня всю жизнь. Я возлагал на него большие надежды. Я принес розы. Ее мать растрогалась, всплакнула, поставила цветы в вазу и обняла нас. Лидия Ивановна ко мне хорошо относилась. Она знала, что я любил Наташу с первого класса. Она доверяла мне.
Наталья:
– На улице было холодно. И я попросила у Сергея пиджак. Мы дошли до перекрестка. Там меня ждал Колька, наш двоечник, головорез и обормот. Короче, совсем ненадежный тип, в которого я была влюблена. Я чмокнула Сережку в нос, пожелала хорошо повеселиться и ушла с Колькой.
Сергей:
– Я не мог поверить, что это происходит со мной и что я так просто отпустил любимую девушку с этим козлом.
Николай, 46 лет:
– Мы пошли в Ботанический сад. Перелезли через забор, разодрали рукав Серегиного пиджака, смеялись как бешеные. Нашли укромное место и расстелили пиджак. Целовались как безумные. Потом Наташка что-то заартачилась, я стал злиться и рвать на ней платье, она извивалась подо мной, я резко вошел, она стала кричать. На ее вопли прибежал сторож. Мы улепетывали от него – только свист в ушах.
Наталья:
– Там, на траве, я и забыла Сережкин пиджак.
Сергей:
– Это был чехословацкий пиджак, который мой отец одолжил у своего начальника сыну, т. е. мне, на выпускной. Я вернулся домой без пиджака. Я не помню, что выговаривал мне отец… Но первый костюм у меня появился только после института, когда я сам стал зарабатывать.
Утром мне позвонила Наташка и, рыдая, попросила приехать.
На ее теле были синяки, кровоподтеки и укусы. Ее мать была на работе. Оказалось, она отругала Наташку за то, что та такая дура. Колька был сыном начальника исполкома. И если бы они поженились, в семье сразу бы решилось множество проблем. Ведь Лидии Ивановне так тяжело было поднимать на ноги одной троих детей…
Павел, 28 лет:
– Ей определенно понравился ее первый раз.
Роман, 32 года:
– Моих родителей посадили в тюрьму за незаконные сделки с недвижимостью, когда мне было шесть лет. Мамина сестра, у которой я жил, заставляла лизать ее почти каждую ночь. Эта игра называлась «В собачку». А ее муж-милиционер смотрел на это и дрочил.
Вадим, 24 года:
– Меня изнасиловал отчим. А потом долго уговаривал ничего не говорить маме.
Лена, 19 лет:
– Меня изнасиловал мамин начальник. А потом еще и денег дал… на аборт. Сукин сын!
Только одна из трех девушек, которые лишились девственности до 18 лет, заявили, что этот секс был желанным. Страшная статистика.
Виктория, 42 года:
– Мне было больше двадцати. На летней практике после четвертого курса я встретила девушку. Ларису. Я была счастлива от того, что дышу с ней одним воздухом. Но когда дело дошло до близости, она не смогла…
Лариса, 42 года:
– Вика, я не могу лишить тебя девственности. Это должен сделать мужчина. Возможно, это твой единственный шанс стать нормальной, полюбить, выйти замуж.
Виктория:
– Уже потом, после тридцати, я обращалась в центр брака и семьи, психолог сказала, что может помочь мне научиться любить мужчин, если я этого сама страстно захочу. Я не хочу. Я другая. Другая женщина. Женщина, которой хорошо с женщинами.
Но тогда ради любимой я поклялась, что потеряю девственность с мужчиной, если ей нужна такая жертва. Она говорила, что это не жертва, это мое спасение. Но я хотела совсем другого спасения. Разве то, чего мы не желаем, то, чему мы противимся, может быть нам благом?