Черная богиня

«Там, где стражник, там и вход, — вполне резонно решил Холодов. — Кажется, цель уже близка. Где-нибудь в самом конце «дороги без конца» начнется великое и опасное приключение. Все, что пока со мной произошло, — всего лишь бездарная увертюра к грандиозной симфонии».

Он подошел к солдату, все еще лежавшему без сознания, перевернул его на спину и вгляделся в лицо. И вновь поразился европейским чертам лица, бронзовой коже. В Судане Холодов бывал не раз и не два, ему доводилось встречать самых разных представителей самых разных племен… Перед ним лежал человек, не имеющий никакого отношения к негроидной расе.

— Мне очень жаль, парень, — пробормотал Холодов, заметив, что солдат чуть шевельнулся. — Но тебе надо поспать еще, — он вытащил из сумки бутылочку с эфиром, смочил ватку и прижал к носу незнакомца. Тот судорожно дернулся и замер.

Холодов принялся раздевать солдата. «Парень того же роста, что и я, — пронеслось у него в голове. — Мундирчик мне подойдет. Сумасшедшая идея, да, дружок? В твоей одежонке вписаться в стан врагов… Будем надеяться, что никто не потребует у меня пароля, а мне не придется грубить — «поцелуй, мол, меня в задницу». Выбора-то у меня никакого, сам понимаешь, друг. Вы схватили Нику, и черт его знает, почему. Может, ее уже и в живых-то нет… Что ж, тогда я…»

Алексей замер на мгновение, а потом начал торопливо переодеваться.

«А что если Ники и в самом деле нет? — подумал он вновь. Дышать стало намного тяжелее. — Мстить? Одиночка против неизвестного, вооруженного до зубов народа? Абсурд… Вернуться в Судан и рассказать обо всем военным и полиции? Генерал Бикенэ с удовольствием устроит побоище. В Африке не очень-то в курсе, что такое сострадание. Нет-нет, Ника жива. Жива…»

Его мысли стали чуть спокойнее, Алексей пригладил чешую своего нового одеяния и улыбнулся. «Конечно же Ника жива. Почему они должны убивать Веронику и ее друзей? Беззащитных людей, археологов… Но разве ненависть — если это, конечно, ненависть — слышала хоть что-нибудь о благоразумии? Есть ли в политике — если это был, конечно, политический демарш — место человечности? Да и кого из мерзавцев волнует боль жертвы?»

Алексей надел на голову шлем. Надо же, у парня даже размер головы тот же самый! Свою собственную одежду он аккуратно связал в узелок и спрятал в расщелине между валунами. Потом перекинул через плечо рюкзак и еще раз склонился над раздетым, оглушенным солдатом.

— Часа два поспишь как миленький, — констатировал Холодов. — Надеюсь, сердце у тебя фурычит нормально, друг мой…

Он перетащил солдата в тень, глянул на бронзовое лицо и покачал головой. А потом пошел по длинному языку дороги.

Теперь он был представителем чужого народа, солдатом. Его сердце бешено билось, так заполошно, что врач, спрятавшийся в глубине его души, мигом поднял тревогу: ну, и как долго ты сможешь выдерживать все это? «Не думать! — прикрикнул на врача Холодов, воин-одиночка. — Не думать! Держись, парень!»

Одинокий путник шагал по дороге в Лунных горах в прошлое — дорога вела его в 4000 год до нашей эры, а он даже и не догадывался об этом.

Мрачный и молчаливый высился в городе дворец принца Раненсета. Высокая стена скрывала его от нескромного, любопытного взгляда.

А таких взглядов в Мерое хватало. Они были не только любопытны, но и подозрительны, и исполнены ненависти. В народе носились самые разнообразные слухи об этом таинственном жилище, слуги которого были невидимы и пугали не меньше, чем их хозяин и повелитель. Только высокое происхождение Раненсета удерживало недовольных, заставляя их скрывать до поры до времени свою злобу.

Здесь всегда было молчаливо и пустынно. Глухо отзывались эхом шаги в бесчисленных галереях, на бесконечных террасах. Все двери были занавешены тяжелыми, расшитыми золотом занавесами. И пусто, пусто, на всем лежал отпечаток чего-то мрачного, ледяного. И это под палящим-то солнцем! Мальчики одиннадцати лет, словно тени, двигались по комнатам, поддерживали огонь и бросали в него различные благовония. Золотые ожерелья и браслеты сверкали на шеях и руках, а лица были печальны. У маленьких слуг Раненсета были глаза стариков — полные апатии и дикого отчаяния.

В саду царила та же тишина, та же пустота. Казалось, что все очаровано сном. В центре сада как будто росла в небо башня с узкими окнами. В единственной комнате башни стоял стол, заваленный древними манускриптами, шкатулками, флаконами и связками сухих растений. У масляной лампы, горевшей и днем, и ночью, сидел древний Тааб-Горус. Худощавое и сморщенное лицо, несмотря на бронзовый цвет, было бледно. Из-под густых бровей сверкали серые, мрачные глаза. Тааб читал, чертил железным острием какие-то знаки и считал, что-то бормоча себе под нос.