Группа крови

– Так уж и не может, – проворчал Баламут, к которому никто, по сути дела, не обращался. – Скажи еще, что мешок с оружием тебе под кровать менты подбросили!

– Черт с ним, с оружием! Но деньги!.. Слушай, а ты уверен, что они точно фальшивые?

– Сам протокол подписывал, – важно ответил Баламут. – Вот этой вот рукой. За что ж ты, гад, Федора в тюрьму посадил?

– Не ной, – сказал Абзац. – Отпустят твоего Артемьевича, как миленького. Тоже мне, фальшивомонетчик выискался.

– Его-то отпустят, факт, – ехидно заметил Баламут, – а вот тебя точно упекут на всю катушку.

– Пускай сначала найдут, – возразил Абзац. – Ведь мы же никому не станем говорить о нашей встрече, правда? А может, все-таки придушить тебя, а? Так, на всякий пожарный случай?

– Ни-ни, – поспешно отступая на шаг, возразил Баламут. – Я – могила.

– Трепло ты, а не могила. Впрочем, что ты им можешь рассказать, чего они про меня не знают?

– Ничего, – отступая еще на шаг, согласился Баламут. – А ты по какой же части будешь? В смысле, специальность у тебя какая?

– Специальность? Охотник за донорскими органами, – сказал Абзац и смерил собеседника с головы до ног оценивающим взглядом. – Как у тебя с органами, Баламут? Печень, почки, поджелудочная железа… А?

После этих слов Баламут с неожиданной прытью бросился вверх по лестнице. Теперь его можно было считать окончательно дискредитированным в качестве свидетеля. Он наверняка начнет плести байки про Джека-Потрошителя, как только войдет к себе в квартиру, а к тому времени, когда его соберутся допросить, уже насочиняет с три короба и сам успеет поверить в свое вранье, из-под которого правду уже не выкопаешь никаким экскаватором. Баламут был идеальным лжесвидетелем, способным сбить со следа любое следствие и довести до истерики служебную собаку вместе с кинологом – нужно лишь умело подтолкнуть его в нужном направлении.

Выйдя из подъезда, Абзац закурил очередную сигарету и быстрым шагом двинулся в сторону центра. Ему предстояла долгая прогулка пешком – денег на такси у него снова не было. Зато теперь он точно знал, куда идет и кого ищет. Паук! Недаром его забота показалась Абзацу подозрительной, недаром он так хлопотал о том, чтобы дело было выполнено в кратчайшие сроки. И недаром, совсем недаром в качестве комиссионных он взял жалкие сто долларов – зачем ему макулатура?!

Помимо тревоги и злости, Абзац ощущал сильнейшее разочарование. Ведь он поверил в искренность торговца оружием и был, пропади оно все пропадом, почти готов назвать его своим другом. И вдруг такая подстава… Чего ради Пауку понадобился этот спектакль? Неужели только для того, чтобы присвоить гонорар? Или ему заплатили за обоих сразу – и за Моряка, и за Абзаца? Странно, очень странно…

Поставив торчком воротник кожаной куртки, засунув руки в карманы и втянув в плечи непокрытую голову, Абзац шагал сквозь косо летящий сверху вниз мокрый снег – спиной к одним неприятностям и лицом к другим…

Глава 15

За горою, у реки…

Позванивая пряжками, цепочками и подковками сапог, Паук легко сбежал по ступенькам и вышел на улицу. В лицо ему ударил сырой холодный ветер пополам с мокрым снегом. Паук поморщился, пониже надвинул свое кожаное кепи и торопливо зашагал к машине, на ходу нащупывая в кармане ключи.

У него мелькнула мысль, что было бы не худо остаться у Нинки на всю ночь – не столько ради удовольствия, сколько из-за плохой погоды. Но Нинка – та еще штучка. Прямо она этого, конечно, никогда не говорила, но у Паука "было сильное подозрение, что его подруга принимает гостей по довольно плотному графику. Так к чему эти сложности? Сделал дело – гуляй смело. Как всегда, когда его посещали подобные мысли, Паук машинально ощупал карманы, проверяя, все ли на месте. Вообще-то, воровства за Нинкой не водилось, но кто ее, шалаву, знает? Все когда-нибудь случается впервые, в том числе и карманная кража.

Кроме того, недоверие ко всем на свете давно вошло в плоть и кровь Паука и не раз спасало ему если не жизнь, то свободу и здоровье.

Он машинально потянул из кармана портсигар, но передумал: зачем мучиться, закуривая на ветру, когда это можно сделать в машине? В своей грязной, полосатой, битой-перебитой, сто раз чиненной, непобедимой и уютной машине…

Машина заменяла Пауку многое – семью, друзей, дом, книги, кино и телевизор. Машина заменяла ему почти все на свете. А то, чего не могла дать машина, давала Нинка Суворина – по вторникам и четвергам, а иногда еще и по субботам. Сегодня как раз была суббота. В последние дни Паук ощущал в себе избыток сентиментальности и прочей мешающей нормальной работе человечности, а Нинка была отличным громоотводом для любых эмоций – как положительных, так и отрицательных. При сильном желании ей можно было даже подбить глаз или выдрать половину волос на голове. Нинка не обижалась – у нее было терпеливое, выносливое тело и большая душа. По профессии Нинка была медицинской сестрой, а по призванию – великой утешительницей страждущих.