В тени горностаевой мантии

– Ах, Катишь, при всем при том, я полагаю, Иван Николаевич... непорочен.

– Was? <Что? (нем.).> – От неожиданности Екатерина поперхнулась и, расхохотавшись, даже перешла на немецкий язык. – Знается с тобой und bleibt unberuhrt? Das ist sehr komisch, entschuldigen Sie mir bitte. <И остается девственным? Это очень смешно, извини меня, пожалуйста (нем.).>

Статс-дама надулась:

– Как вашему величеству будет угодно.

Про себя же она подумала, что это, наверняка, опять Annet’а Протасова, фрейлина ненавистная, вызнала, что красавчик и певун Ванюша Римский-Корсаков уже не первое утро просыпается в ее алькове. «Она, она – гадина, все вызнала и, конечно, доложила. Боже правый, как я ее ненавижу». Впрочем, Прасковья Александровна чувствовала, что ее связь с молодым кавалергардом непрочна и явно выдыхается, а потому решила попробовать получить напоследок хоть какую-то для себя пользу.

– Хочешь в «случай»? – спросила она своего любовника. Иван Николаевич поглядел заспанным, но сторожким глазом на веселую статс-даму, обильные прелести которой только по крайней молодости вызывали в нем ответное рвение, и в свою очередь спросил:

– А много ль возьмешь?..

После состоявшегося разговора и заключения союза Брюсша подумала: «Неужели Протасиха-стерва снова все разрушит?». Возможно, так бы и случилось. Гусар держался в спальне императрицы во многом благодаря увещеваниям Анны. Екатерина уже не в первый раз заводила разговор о том, как избавиться от опостылевшего ветреника. Обоих беспокоил взрывной южный темперамент гусара. Государыня рассуждала: «Зорича, как тихого Петю Завадовского, из покоев не выкинешь. Может быть, отослать его к Румянцеву на войну?.. Но тогда снова, неизвестно на какое время придется остаться одной в опочивальне и пробавляться случайными связями. Или вызвать Завадовского из Ляличей? Прилетит, конечно, как на крыльях. Но скучен, холоден – „бухгалтер“, – вспомнила она прозвище, данное Потемкиным. Императрица поглядела на свою молчаливую фрейлину. Высокая, с прямой спиной Протасова, молча, сидела у постели и, не мигая, смотрела темными глазами на пламя свечи. – Тоже уж не девочка и темперамент не тот. О чем она думает?».

А думала Анна о том, что из Таврии только что приехал светлейший и встречен милостиво. Конечно, страсть их перегорела. Да и трудно Потемкину в его-то годы тягаться с двадцатилетними гвардейцами... Пусть уж забавляется с девицами Энгельгардт. Ей рассказали, что он уж и младшую племянницу не обходит вниманием, даром, что той еще и тринадцати нет...

– А что, мой королефф, вы не знайт ли господин Римский-Корсаков?..

– Как не знать, ваше величество: petit-maitre <Петиметр – щеголь, фат (фр.).>, лет двадцать пять, красавец. Дамы вздыхают, глядя на него, а мужья боятся как огня. В обществе слывет «негодяем»...

– Это может быть интересно. Вы не испытайт его?

– О его отменных достоинствах весьма осведомлена графиня Брюс.

– Так это сокол из ее гнездышко? – в голосе императрицы прозвучало разочарование. – То-то она суетится и хвостом метет...

– Так говорят, ваше величество... Может быть, отправить его к господину Роджерсону?

– Пожалуй... Нет, еще подождем. Надо посмотреть, что предпринимать наша подруга.

Прасковья Александровна времени зря не теряла. После неудачной, как ей казалось, беседы с государыней она опрометью побежала к Потемкину и после первых же комплиментов выпалила:

– Князь, голубчик, есть дело...

Хотя Григорий Александрович и недолюбливал толстую проныру, но порою нуждался в ней. Кроме того, понимал, что близкого к императрице человека лучше иметь в друзьях, нежели врагом. Ему достаточно было и одной Протасовой.

– Слушаю, графиня...

И та поведала об охлаждении императрицы к Зоричу и о возможности его замены.

– Ты только подсоби маненько, Григорий Александрович. А уж в долгу я не останусь. Да и Протасихе охота нос натянуть. Зорич-то ее креатура...

Это был правильный ход. Толстуха знала о глухой ненависти Потемкина к Анне. По привычке она грациозно повела плечиком, тряхнув складками жира, выпирающими из декольте. Потемкин отвернулся и поморщился.

– Да чего надоть-то?

– Возьми Ванюшу Римского-Корсакова к себе в адъютанты и представь матушке.

– Ваньку, сего вертопраха? Он же ничтожество...

– А нам али философ нужон?.. В постели-то, и ничтожные люди могут быть les grands amants <Великими любовниками (фр.).>. Зорич чем лучше?..