30  

Я не знал, что Фома Аникеевич осведомлен о Фандорине, но ничуть этому не удивился.

Японец же солидно произнес:

– Да, отень-отень много. Но это невадзьно. Вадзьно, сьто мой гаспадзин не будзет жичь, есри живет докутор Ринд.

Сказано было не вполне складно, но смысл я понял.

Мадемуазель спросила с совсем иным акцентом, гораздо более приятным для слуха:

– Но что он может сдьелать, ваш господин?

– Всё, – отрезал Маса. – Господзин модзет сдерачь всё. Докутор Ринд жичь не будзет.

Фома Аникеевич вздохнул, что, очевидно, означало: вашими бы устами да мед пить.

– Сударыня, господа. Я предлагаю следующее…

Сразу стало тихо, и даже мистер Фрейби оторвался от книги, с интересом глядя на Фому Аникеевича поверх очков.

– Наши господа, к сожалению, в неважных отношениях между собой. Это может помешать делу. Давайте договоримся, что хоть мы, слуги, будем заодно. Станем предупреждать друг друга и уберегать его величество и их высочества от ошибок. Насколько это в наших силах.

Так и было сказано – просто и мудро.

Тут в лакейскую просунул голову мой помощник Сомов и, приложив руку к груди, извинился:

– Афанасий Степанович, господа, прошу прощения, но мадемуазель Деклик просят к ее высочеству.

И тут же с поклоном удалился.

– Ах да, месье Зьюкин, – оборотилась ко мне гувернантка. – Бедньяжка Ксения ничего не знает. Что я могу ей сказать?

– Не следует говорить ее императорскому высочеству про угрозы Линда, – сурово сказал я, несколько покоробленный фамильярностью в отношении Ксении Георгиевны. – Просто скажите ее императорскому высочеству, что похитители требуют выкуп и что выкуп будет заплачен.

По-моему, она вышла должным образом пристыженная.

Уже через минуту я пожалел об отсутствии мадемуазель, потому что мистер Фрейби вдруг разверз уста и произнес какое-то короткое слово.

– Что вы изволили сказать? – переспросил Фома Аникеевич.

– Он сказар «сьпион», – перевел Маса, который, оказывается, понимал по-английски.

– В каком смысле «шпион»? – не сообразил я.

Британец с надеждой посмотрел на Фому Аникеевича, и тот вдруг озабоченно нахмурился.

– Господин Фрейби совершенно прав. Здесь не обошлось без шпиона. Похитители были слишком хорошо осведомлены о ваших вчерашних перемещениях. Не хочу вас расстраивать, Афанасий Степанович, но очень вероятно, в вашем штате – лазутчик доктора Линда. Вы можете поручиться за свою прислугу?

Я почувствовал, что бледнею.

– Вовсе нет. За петербуржских я ручаюсь. Все кроме Липпса – того, что нам прислуживает – из старых и проверенных. Но у меня здесь еще временный штат из девяти человек, да приходящие. Местных я не знаю совсем, ими распоряжается Сомов.

– Значит, требуется сугубая осторожность, – веско произнес Лука Емельянович.

А Фома Аникеевич сказал англичанину:

– Благодарю вас, мистер Фрейби, за дельное замечание.

Тот непонимающе пожал плечами, и я вспомнил, что у меня в кармане имеется дареный лексикон.

«Благодарить» по-английски было «тэнк». «Вас» еще проще – «ю».

Я так и сказал:

– Тэнк ю, мистер Фрейби.

Он кивнул и снова уткнулся в своего Trollope (я посмотрел в библиотеке – это такой английский романист).

Мы еще некоторое время обсуждали между собой способы, при помощи которых сможем конфиденциальным образом сноситься друг с другом, а потом совещание было прервано – снова в дверь просунулся Сомов, и по выражению его лица я понял: случилось что-то особенное.

Извинившись, вышел в коридор.

– Вот, – почему-то шепотом произнес Сомов, протягивая мне какой-то белый конверт. – Нашли. Швейцар подобрал. Откуда взялось, неизвестно.

Я взял конверт и прочел написанные карандашом печатные буквы:

AVEC LES COMPLIMENTS DE DR. LIND[12]

Лишь невероятным усилием воли я сохранил внешнюю невозмутимость.

– Где нашли?

– На крыльце, перед самыми дверьми. Швейцар вышел посмотреть, не кончился ли дождик, а оно лежит.

Значит, могли подбросить и снаружи, подумал я. Перелезли через ограду и подкинули, очень просто. От этого стало легче. Но совсем чуть-чуть.

Открывать конверт я, конечно, не стал, хотя он был не заклеен – скорее понес в бельэтаж. Если бы Сомов не смотрел мне вслед, то и побежал бы.

У дверей малой гостиной, прежде чем войти, остановился и прислушался. Я делаю так всегда, и вовсе не для того, чтобы подслушивать, а чтобы не помешать своим стуком чему-нибудь важному или интимному.


  30  
×
×