Коронация, или Последний из романов

На мой взгляд, всё это звучало в высшей степени неутешительно.

– А как же мы до него доберемся, если он такой осторожный?

– По чердакам, – ответил Фандорин, и поманил за собой.

Некоторое время мы шли какими-то мрачными, зловонными дворами. Наконец подле слепой, безоконной стены, ничем не отличавшейся от соседних, точно таких же, Эраст Петрович остановился. Взялся за водосточную трубу, с силой потряс ее, послушал, как дребезжит жесть.

– Выдержит, – пробормотал он, как бы обращаясь к самому себе, и вдруг быстро, без малейшего усилия, стал подниматься по этой хлипкой конструкции.

Маса нахлобучил свой котелок поглубже и полез следом, похожий на ярмарочного медвежонка, что обучены карабкаться по столбу за сахарной головой.

В народе говорят: взялся за гуж – не говори, что не дюж. Я поплевал на руки, как это делает наш кухонный лакей Сявкин, когда рубит дрова, перекрестился и взялся за железную скобу. Так, ногу на приступку, другую – ох! – дотянуть до обруча, теперь другой рукой за выступ…

Чтобы не было страшно, принялся подсчитывать убытки за два последних дня. Вчера проспорил пятьдесят целковых Масе, сегодня проездил на извозчике утром два с полтиной и вечером пять, итого семь пятьдесят, да еще «псы» хитровские унесли портмоне с сорока пятью рублями. Прибавить сюда загубленную парадную форму – хоть и казенная, а все равно жалко.

Тут я случайно глянул вниз и разом забыл про убытки, потому что земля оказалась гораздо дальше, чем я предполагал. Снизу стена выглядела не такой уж высокой, этажа в три, а сверху посмотреть – сердце екает.

Фандорин и Маса давно уже перелезли на крышу, а я всё полз по водостоку и вниз больше старался не смотреть.

Когда добрался до козырька, вдруг понял, что нипочем на него не залезу – вся сила на подъем ушла. Повисел так, в обнимку с трубой, минут пять, а потом на фоне лилового неба возникла круглая голова в котелке, Маса взял меня рукой за ворот и в два счета выволок на крышу.

– Благодарю, – сказал я, ловя ртом воздух.

– Не стоит брагодарности, – поклонился он, стоя на четвереньках.

Мы поползли на противоположную сторону крыши, где, распластавшись на животе, лежал Фандорин.

Я пристроился рядом – не терпелось понять, что это он там высматривает.

Первое, что увидел – багровую полоску уходящего заката, истыканную черными иглами колоколен. Но Фандорин разглядывал не небо, а старинный покосившийся дом с заколоченными окнами, расположенный на противоположной стороне улицы. Видно, когда-то, давным-давно, дом был хорош и крепок, но от небрежения обветшал и осел – такой проще снести, чем обновить.

– Тут в начале века была фактория виноторговцев братьев Мебиус, – шепотом стал объяснять Эраст Петрович, и я отметил, что при шепоте заикание из его речи совершенно исчезает. – В подвале – глубоченные винные погреба. Говорят, помещалось до тысячи бочек вина. Французы в двенадцатом году что не выпили, то вылили. Будто бы целый винный ручей до Яузы стекал. Изнутри дом выгорел, крыша провалена. Но подвалы уцелели. Там у Культи резиденция. Видите молодца?

Приглядевшись, я заметил, что с улицы ответвляется покатый съезд в ворота, много ниже уровня мостовой. Спиной к воротам стоял и лузгал семечки какой-то парень в таком же, как у Фандорина, картузе.

– Часовой? – догадался я.

– Да. Подождем.

Не знаю, сколько времени продолжалось ожидание, потому что мой хронометр остался в ливрее (вот еще к списку убытков: серебряный наградной брегет, его было жальчее всего), но не час и не два, а больше – я уж и подремывать стал.

Вдруг я не столько услышал, сколько почувствовал, как Фандорин напрягся всем телом, и мою дрему сразу как рукой сняло.

Снизу донеслись приглушенные голоса.

– Шило, – сказал один.

– Лузга, – откликнулся другой. – Проходь. С цидулкой?

Ответа на этот непонятный вопрос я не расслышал. Приоткрылась и снова закрылась дверца, врезанная в ворота, и снова стало тихо. Часовой зажег цигарку, его лаковой козырек тускло блеснул в лунном свете.

– Всё, пошел, – шепнул Фандорин. – Ждите здесь. Если махну – спускайтесь.

Минут через десять к дому разболтанной походочкой приблизилась узкая фигура. Оглянулась через плечо, пружинисто сбежала к часовому.

– Здорово, москва. Стенку сторoжишь?

Разумеется, это был Фандорин, но в его речи зачем-то появился явный польский выговор.

– Вали куда шел, – неприязненно ответил тот, суя руку в карман. – Или пером брюхо пощекотать?