Легкие шаги безумия

– То, что ты рассказала, очень серьезно. Я должен это проверить.

– Да, – кивнула Лена, – я понимаю.

– Тебе придется пока остаться здесь.

– А моя дочь? – спросила Лена, вспомнив глухонемую, – Вы больше не будете снимать ее на видеокамеру?

– Твою дочь мы оставим в покое. – Он расслабленно откинулся в кресле и добавил:

– Пока оставим в покое. А там видно будет. Кстати, когда возвращается твой муж?

– Завтра вечером, – не моргнув глазом, сообщила Лена. – Владимир Михайлович, у меня к вам личная просьба.

– Валяй, – кивнул он.

– Горячий душ, чистое постельное белье, домашние тапочки и зеркало, – перечислила Лена, – да, еще одеяло с подушкой.

– Ладно, – кивнул он, – это не проблема.

* * *

– Ну вот, Нинок, теперь мы с нее пылинки сдувать должны, она для нас – что-то вроде золотого ключика. Помнишь сказку про Буратино?

Сильные теплые руки плавными движениями растирали волосатую спину Кудряша. Под седым пухом просвечивал красивый, наколотый разноцветной тушью собор с тремя куполами.

– Знаешь, киска, что я понял, когда она мне все рассказала? Не знаешь, даже не догадываешься! – Он с кряхтением перевернулся на спину, поймал Нинины руки и, стиснув крепкие запястья, притянул девушку к себе.

Ее ласковое лицо оказалось совсем близко. Светло-русые прямые волосы щекотно коснулись его плеча.

– Старею я, вот что, – выдохнул он в ее мягкие, немые губы, – поцелуй меня.

Она смотрела на него и не шевелилась.

– Ну, киска, давай, начни сама, притворись хоть разок. Тошно мне сейчас…

Она выскользнула из его рук и стала спокойно расстегивать пуговицы длинной шелковой блузки.

– А потому мне тошно, Нинок, что лет десять назад я бы своими руками, по честному воровскому закону, прикончил бы гада, – продолжал он, наблюдая, как падают на ворсистый ковер блузка, узенькая джинсовая юбка, прозрачно-телесный комочек колготок, – таким, как он, нет места на земле, а в зоне – тем более. Шесть девок! В зоне и одной не прощают, опускают сразу.

Нине было зябко стоять голышом. А он все говорил.

– Знаешь, сколько стоит их концерн? – Он даже зажмурился. – Все будет мое! Все, до последней копейки. Они отдадут, не рыпнутся. Как узнают, кто у меня здесь под замком сидит, так сразу и отдадут. Они ведь не суда боятся, не прокуратуры. Они боятся позора, который хуже смерти. И вот их позор, живой и невредимый, у меня сидит, одеяло с подушкой просит. Беречь я ее буду, голубу, как зеницу ока. Без нее долго объяснять им придется. А ее как покажешь – сразу поймут. Эта Полянская как будто на меня специально поработала. А Регина мне ее на блюдечке преподнесла, как ключ от квартиры, где деньги лежат.

Нина стала потихоньку одеваться, но Кудряш даже не заметил этого, так увлекся своим монологом.

– Регинкина беда в том, что она думает, будто нет никого на свете умней и хитрей, будто любого она может переиграть, даже меня. Ан нет, хрен тебе! – В воздухе затрясся увесистый волосатый кукиш. – Она и правда многих переигрывала. Но меня – ХРЕН!

Кукиш шарахнул по твердому краю кушетки и затих. Толстопалая рука разжалась и безвольно упала.

– Но старею. Бабок – завались, но нет азарта, огня нет, только угли шипят. В прежние времена я бы Регинку с ее комсомольским ублюдком по стенке размазал. И было бы для меня это слаще, чем все их несметные капиталы. Плевал бы я на капиталы. Честному вору честь дороже всего. Но я уже не тот. Старею. И времена не те… Не мои уже времена. Чужие. А ты чего это, Нинок, опять оделась? – спохватился он. – Замерзла, киска моя? Ну, иди, лапушка, пожалей меня. А я уж тебя согрею…

Глава 37

Номер в гостинице «Советская» на Ленинградском проспекте был совсем не плох. Майкл мог бы там спокойно пожить и поработать несколько дней. Он мог бы еще раз сходить в Третьяковку, в Пушкинский музей, в Большой театр. Да мало ли в Москве замечательных мест! Но не хотелось никуда ходить. И работать, прослушивать магнитофонные записи сибирских бесед тоже не хотелось. Там везде звучал Ленин голос, она переводила рассказы ученых, искусствоведов, староверов, музейных работников. И Майклу сразу становилось грустно и страшно. Вдруг Лены нет больше? Ведь это он уговорил ее отправиться в Сибирь. Значит, есть доля его вины…

Второй день подряд Майкл лежал на гостиничной кровати с томиком сказок Оскара Уайльда. Это старое, потрепанное издание, принадлежавшее еще его матери, он возил с собой многие годы, куда бы ни отправлялся. Когда ему становилось грустно, он открывал какую-нибудь сказку и читал. Но сейчас он даже читать не мог, смотрел сквозь любимые, знакомые с детства строки и думал о том, что же произошло в Сибири.