Легкие шаги безумия

На первой своей прогулке Регина набрела на хорошенькую, словно игрушечную, лютеранскую кирху и заказала поминальную службу по себе самой, по прежней несчастной и безобразной женщине, которая умерла здесь, в Альпах, под тонкими волшебными скальпелями хирургов-пластиков.

Хор красивых альпийских детей пел поминальный реквием так нежно и печально, что Регина; стоя в полупустой кирхе, чуть не заплакала под своей густой вуалью, но сдержалась – пока не зажили операционные швы, этого нельзя было себе позволить…

Но теперь она могла и плакать, и смеяться от души. Ей было на вид не больше сорока, и этот возраст ее вполне устраивал, ей будет столько же еще лет десять-пятнадцать, а потом опять можно съездить в Швейцарские Альпы.

Каждый раз, останавливаясь у зеркала, чтобы поправить прическу и освежить легкий макияж, Регина видела полумрак маленькой альпийской кирхи, чистые личики швейцарских детей, слышала сладкое многоголосье поминального реквиема и строгие, свежие, холодноватые звуки органа. Иногда ей опять хотелось заплакать – и она плакала, не стесняясь, если, конечно, обстановка была достаточно интимной для таких странных, неожиданных слез.

Глава 11

Катя плохо переносила холод, а в последнее время мерзла постоянно. Она не выходила из дома после того, как вернулась с Митиных похорон. И к ней никто не приходил, не звонил. О ней забыли, словно для всех она умерла вместе с Митей. Катя старалась не думать о том, что денег в доме нет ни копейки, ампулы кончаются, а новых она купить не сможет. Скоро ее начнет ломать.

Еще день она попытается протянуть на таблетках. А не лучше ли сразу вколоть все ампулы, выпить все оставшиеся в доме таблетки, сдобрить их двумястами граммами чистого медицинского спирта? Там, в буфете, должна стоять бутылка. Это будет легкая и приятная смерть, куда приятней, чем то, что сделал с собой Митя.

«А правда, почему он не поступил так, если уж решил покончить с собой? В доме достаточно лекарств. Куда проще и приятней запить горсть „колес“ чистым спиртом, уснуть и не проснуться».

И вдруг ей пришла в голову мысль, что Митя так сильно ненавидел наркотики, что предпочел им петлю. А вслед за этой пришла следующая мысль: почему же все-таки менты и врачи уверяли, будто он был под кайфом? И царапины на руке… Они и правда были, царапины и точечные следы иглы. Просто до этой минуты Кате не хотелось думать. Каждая мысль о Мите причиняла физическую боль, это было похоже на ломку. В голове все путалось, подкатывала тошнота, в ушах нарастал гул, хотелось быстро уколоться и все забыть. Но надо было тянуть ампулы, их осталось совсем мало. И никто не даст денег.

Взглянув на часы, она обнаружила, что уже вечер, и вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. Надо было встать и хотя бы выпить горячего чая. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но от голода сильно тошнило, желудок сжимала тупая боль. Накинув поверх халата Митину джинсовую куртку, она отправилась на кухню.

В холодильнике остались только засохший кусок сыра и располовиненная банка консервированной кукурузы. Были еще черствый хлеб, чай и сахар. Катя почти не ела в эти дни, иногда только согревала себе чай и жевала кусок хлеба, не чувствуя вкуса. Пока грелся чайник, она сидела неподвижно на табуретке и смотрела в дверной проем. Опять перед глазами возникли Митины босые ноги, длинное большое тело, странно-спокойное, какое-то отрешенное лицо.

Скользнув рукой в карман джинсовой куртки, Катя нащупала там пачку сигарет, вытащила. Это был «Кент». Митька успел выкурить полпачки. Из кармана выпала какая-то смятая бумажка. Катя подняла ее и развернула.

Это оказался блокнотный листок. Он был скомкан и надо рван в двух местах. Несколько строчек, написанных летящим Митиным почерком, были перечеркнуты крест-накрест. Так он набрасывал и перечеркивал черновики своих стихов. Ни это были вовсе не стихи.

Катя разгладила листок ладонью на кухонном столе, закурила, принялась читать:

"I. Узнать, что случилось с тем следователем (м.б., у Полянской?).

2. Газеты (местные?).

3. Психиатрия.

Ты сошел с ума, прикончат тебя по-тихому, и привет. Но не идти же с этим в прокуратуру. 14 лет!"

Чайник отчаянно свистел. Катя выключила газ, машинально налила себе чаю в любимую Митину кружку, размешала сахар, сделала большой глоток, загасила сигарету и тут же закурила следующую.

– А ведь могли Митюшу убить, – произнесла она вслух, задумчиво и спокойно, – что-то он такое затевал, ходил возбужденный, немного нервный. Листочек этот вырван из его блокнота. Он хотел выкинуть, но забыл, скомкал, бросил в карман куртки. Он носил эту куртку в последнее время. Да, надевал ее под кожанку. В ней много карманов, а в кожанке всего два, они неглубокие, неудобные.