Тогда она решается оглянуться вокруг. И у Питера что—то в руках.
— О! О! Какая прелесть! — кричит она.
И все, кому видно, вторят:
— О, какая прелесть!
А серебряные коньки сверкают на солнце, отбрасывая отблеск света на два счастливых лица.
Мевроу ван Генд прислала с мальчиком—посыльным свои букеты. Один для Хильды, один для Карла, остальные для Питера и Гретель.
При виде цветов королева конькобежцев не может больше сдерживаться. Сверкая благодарными глазами, она подхватывает коньки и букет передником и, прижав их к груди, убегает искать родителей в расходящейся толпе.
Глава XLV. Радость в домике
Вы, пожалуй, удивитесь, когда я скажу, что Рафф и его вроу пришли на конькобежные состязания; вы удивились бы еще больше, если бы заглянули к ним вечером в тот радостный день — двадцатого декабря. Глядя на домик Бринкеров. уныло торчащий посреди замерзшего болота, ветхий домик с выпирающими стенами, словно опухшими от ревматизма, и с крышей, как шапка, надвинутая на глаза, никто и не заподозрил бы, какое веселье там внутри.
От минувшего дня не осталось ни следа, кроме огненной полосы над самым горизонтом. Несколько неосторожных облаков уже загорелось, а другие, с пылающими краями, затерялись в наползающем тумане.
Заблудившийся луч солнца, соскользнув с ивового пня, украдкой старался проникнуть в домик. Казалось, он чувствовал, что, сумей он добраться до здешних обитателей, они будут рады ему. Комната, в которой он спрятался, была так чиста, что чище и быть невозможно. Даже трещины в балках на потолке и те были тщательно протерты. Вкусные запахи носились в воздухе.
Яркое пламя торфа в камине порождало вспышки безобидных молний на темных стенах. Оно играло то на огромной кожаной библии, то на кухонной утвари, развешанной на деревянных гвоздях, то на красивых серебряных коньках и цветах на столе. В этом изменчивом свете ясное, открытое лицо тетушки Бринкер сияло. Гретель и Ханс, взявшись за руки, стояли, прислонившись к камину, и весело смеялись, а Рафф Бринкер плясал!
Этим я не хочу сказать, что он делал пируэты или дрыгал ногами, что для отца семейства было бы недопустимой вольностью; нет, я просто утверждаю, что, пока дети весело болтали, Рафф неожиданно сорвался с места, щелкнул пальцами и сделал несколько движений, очень похожих на заключительные на шотландской пляски. Потом он обнял свою вроу и в пылу восторга даже поднял ее с земли.
— Ура! — крикнул он. — Вспомнил! Вспомнил! — Т—о–м—а–с Х—и–г—с. Это самое имя! Вдруг осенило. Запиши его, сынок, запиши!
Кто—то постучал в дверь.
— Это меестер! — ликующе вскричала тетушка Бринкер. — Боже правый, и что только делается!
Мать и дети бросились отворять дверь и, смеясь, столкнулись на пороге.
Но это все—таки был не доктор, а три мальчика: Питер ван Хольп, Ламберт и Бен.
— Добрый вечер, молодые люди, — проговорила тетушка Бринкер, такая счастливая и гордая, что ее не удивило бы посещение самого короля.
— Добрый вечер, юфроу, — откликнулись все трое, отвесив ей по глубокому поклону.
«О господи! — думала тетушка Бринкер, то опускаясь, то поднимаясь — ни дать ни взять масло в маслобойке. — Счастье, что я в Гейдельберге выучилась делать реверансы!»
Рафф ответил на поклон мальчиков только вежливым кивком.
— Садитесь, прошу вас, молодые люди! — сказала его жена, а Гретель застенчиво подвинула гостям табурет. — У нас, как видите, сидеть не на чем, но вон то кресло, у огня, к вашим услугам, и если вы не против сидеть на твердом, так наш дубовый сундук не хуже, чем любая скамья… Правильно, Ханс, подвинь его поближе!
Когда, к удовольствию тетушки Бринкер, мальчики уселись, Питер, говоривший от лица всех троих, объяснил, что они идут в Амстердам на лекцию и зашли по пути вернуть Хансу ремешок.
— О мейнхеер, — горячо проговорил Ханс, — к чему было так беспокоиться! Мне очень неловко.
— Напрасно, Ханс. Ведь мне самому хотелось зайти к вам, а не то я подождал бы до завтра, когда вы придете на работу. Кстати, Ханс, насчет вашей работы: отец очень доволен ею. Профессиональный резчик по дереву — и тот не мог бы работать лучше вас. Отец хочет украсить резным орнаментом и южную беседку, но я сказал ему, что теперь вы опять будете ходить в школу.
— Да, — вмешался Рафф Бринкер решительным тоном, — Ханс теперь же начнет ходить в школу… и Гретель тоже… это верно.