Ботфорты капитана Штормштиля

— М-да…

В дверь просунулась физиономия усатой соседки.

— Слушайте, вы оторвитесь на минутку от ваших очень умных бумажек. Вы посмотрите на свою жену. Это же женщина не с нашего пляжа. Ее хоть сейчас рисуй на стенку в «Магнолию».

— Нет, зачем же на стенку? — испугался папа. — На стенку не надо.

Он ушел в другую комнату. Потом вернулся. После долгих споров коробка из-под конфет была извлечена и мама сказала:

— Подумать только, какие у меня, оказывается, мужчины!

Усатая осталась пить чай. А так как молча она ничего не умела делать, то пила чай с разговорами. Вначале о высоких ценах на ореховое масло и рыбу, потом перешла на соседей. Особенно ей не нравилась жена капитана Борисова.

— Между прочим, это сильно вредная женщина, — говорила усатая. — Чего она с себя воображает? Мой муж тоже был флотский — он заведовал пивным баром «Морской узел». Так что, я с того тоже должна воображать?

— Капитан Борисов — боевой моряк! — громко сказал Тошка. — И военный транспорт «Крым», которым он командовал, это не пивной бар. И вы себя с Ольгой Михайловной не равняйте!

— Юй, какие пошли нервные дети! — всплеснула руками усатая. — Они все знают, они умные, как мухи. Они даже, наверное, знают, где бродит до сих пор этот самый, я извиняюсь, капитан.

За такие слова боцман Ерго макнул однажды Скорпиона носом в чашку с горячим кофе. Боцмана Ерго нет, но разве люди, уходя из жизни, не оставляют на земле друзей? Разве друг только тогда друг, пока он живет рядом, говорит, смеется, жмет руку? Разве боцман Ерго перестал быть ему, Тошке, другом? Как бы не так! Нет, он не будет макать в чай ее толстый, словно баклажан, нос. Ерго тоже не стал бы делать этого. Тошка просто выгонят ее отсюда, несмотря ни на какую папину сигнализацию.

— Антон!..

К черту! Боцман Ерго был бы доволен им. Тошка встал и постучал о стол костяшками пальцев.

— Да, я знаю, где капитан Борисов! Он в пути! Это трудный и долгий путь.

— Ха! — сказала усатая.

— И не смейте говорить так! У капитана Борисова много друзей, не забывайте это!

Усатая подхватила свою кошелку и, не допив чай, поспешила к дверям.

— Нет, вы подумайте, какие пошли нервные дети…

У Тошки дрожали кончики пальцев. Папа был бледен.

— Тебе без пяти минут четырнадцать лет, — начал он, — а ты разрешил себе так грубо, в недопустимой для интеллигентного человека форме…

— Тошка прав, — неожиданно сказала мама. — Она дрянь. Мне хотелось ее ударить. Купальником.

— Нина!..

— Да, да! Именно купальником.

Тошку удалили из комнаты. Несмотря на то что ему было без пяти минут четырнадцать и он уже имел свое, пусть маленькое, право на участие в больших, серьезных разговорах.

За окном ветер гремел сорванным с крыши железным листом. Январь, странный, бесснежный, мокрый январь, бесчинствовал над городом. Последний месяц зимы. В феврале появится солнце и начнет утихать изорванное штормами море. В марте, говорят, уже можно купаться. Вчера Морской Заяц заключал со всеми пари, что на Восьмое марта прыгнет с волнореза и проплывет до осводовской станции. Как только появлялась Кло, он тут же начинал приставать ко всем со своим пари.

Все это будет. И робкое солнце, и Восьмое марта. Упрямый Заяц в трусах и майке прыгнет с волнореза и поплывет по обговоренному маршруту. Он поставит в залог все свои лучшие марки. И доплывет до осводовской станции. А потом полмесяца будет болеть ангиной. А Тошка с Кло будут ходить к нему домой, носить книжки и мандарины.

Он, маленький, взлохмаченный, с компрессом на горле, будет лежать, утонув в подушках, и спорить, что если уж на то пошло, он выпьет одним махом всю бутылку микстуры, которую доктор Докторский велел пить по чайной ложке три раза в день.

— Иду на морское пари! Ставлю две чилийские и одну итальянскую с портретом Гарибальди…

Однажды Кло сказала:

— Чего только не бывает на свете: морские зайцы, морские петухи… Помнишь, как мы выпускали моего морпетуха?

Тошка помнил. Они выловили его из ванны, сунули в ведро головой вниз и побежали в порт. По дороге петух вел себя безобразно, дважды выпрыгивал и оба раза в самый неподходящий момент: сперва он сиганул на середину мостовой и на него чуть не наехала машина, а после плюхнулся в самую гущу клумбы.

— Продай мне его, рыбачок, — пристала к Тошке какаято старуха. — Страсть как я люблю эту породу.