— Я за Каравая не в ответе, — сказал Арно. — Он вел дела, как ему велось, я был третий с краю.
— Сейчас ты — первый, с тебя и спрос! — гаркнул Пит. — Хочешь рулить дальше — плати! Не хочешь…
Пит крутнулся на пятках, выставив вверх указательный палец, вернулся к столу, уселся в кресло.
— Если не хочешь, разговор будет другой.
Арно выругался про себя. Вспомнил тот вечер в офисе, когда он сидел один всю ночь и раздумывал, не свалить ли вообще, оставив дела на Кручинского. Не свалил. А ведь говорили ему, говорили: дашь блатным палец, они не то что руку отхватят — целиком тебя сожрут! Теперь вот приходится расхлебывать…
— Хорошо, — сказал он. — Сколько?
— Пятнадцать процентов сверху в течение двух лет, — сказал Пит. — В качестве репарации. Знаешь хоть, что такое репарация?
Арно прекрасно знал, что это такое, и так же прекрасно знал, что ни о каких репарациях тут речи быть не могло, поскольку по отношению к Питу Лисице «Удача» не являлась ни нападающей, ни побежденной стороной. Тем не менее он сказал:
— Нет, не знаю, Петр Евгеньевич.
— Ну так узнаешь, — весело сказал Пит. И внезапно стал очень серьезным. У него вообще быстро менялось настроение. — Как жить думаешь, когда игру в Москве запретят?
Арно пожал плечами:
— Подпольно крутить придется. Чего еще делать?
— Под-поль-но-о-о, — продегустировал слово Пит. — Нет, подпольщик хренов, так ты мне долги не выплатишь! Ты давай, на игровую зону нацеливайся. На Тиходонск. Дорогу там я тебе расчистил, теперь все легко пойдет. Нет, конечно, пацанов надо собрать серьезных, и предъявы грамотно представить, ну и все остальное…
— Я по этой части не спец, — растерянно сказал Арно. — У нас Жердь такими делами занимался. Да и людей нужных побили…
Пит ударил кулаком по столу, так что чуть не пробил столешницу.
— Так готовь все что надо, ренегат сучий! Или я тебя… — Он понизил голос: — Про Битка слышал? А про Гулю?
Когда Арно вышел в коридор, его шатало из стороны в сторону и, как говорится, на нем не было лица.
Шлык давно на шиномонтаже, втянулся даже. Домкрат, компрессор, ремкоплект. Это, конечно, совсем не то веселье, как было, когда они с Гулей привокзальную площадь шерстили. Ну да Гуле теперь точно не до веселья — с него поди и кожа последняя слезла в могиле. А вот он, Шлык, жив и даже здоров, может пивка выпить, на небо голубое полюбоваться. И то, что на шиномонтаже этом долбаном горбатится — не беда, не бомжует ведь, милостыню не просит, спит на чистом.
В этот день с утра никого не было, только девушка одна прикатила, давление в шинах померить. Шлык управился за полминуты, потом до обеда сидел, курил, на небо смотрел, жизни радовался. А как только собрался идти «роллтон» себе заваривать, приезжает белый «Опель» на узком докаточном колесе. Мужик оттуда выпрыгивает:
— Пробило на луже где-то, — говорит. — Сколько тут у вас заклеиться?
Шлык сразу узнал его: Дюша-Дюшес, с Казанского. Дерзкий был, настырный, заднюю никогда не включал. Гуля его боялся.
— Для тебя, Дюша, — улыбнулся Шлык, — хоть и забесплатно.
Дюша тоже узнал его, обнял, как старого друга.
— Как ты? — спрашивает.
— Нормально, живой, — сказал Шлык. — У блатных я никто и звать меня никак. Самый задроченный барыга, толкающий ворованное барахло из морга, считает себя выше меня. Хотя я правильным пацаном был. Это разве по «закону»?
Дюша осклабился.
— Такой уж нынче «закон» пошел. Ты знаешь, что большой сходняк Лисицу на трон посадил? Он теперь Москву держит. Вот отсюда все и идет. Это ведь он Гулю твоего живьем закопал?
Шлык не стал отвечать. Он слишком хорошо помнил тот осенний день, тюканье топора, которым Гуле отсекали пальцы, запах горячей крови, собственной мочи и крики:
— Смотреть, я сказал! Смотри, сука, пока глаза есть! У него даже голова закружилась, пришлось прижмуриться, пока успокоится.
— Эй, Шлыков, кончай лясы там точить! — крикнул бригадир, стоявший на пороге мастерской с чашкой дымящегося кофе в руке. — Работать кто будет?
Дюша убрал руку с плеча приятеля, вразвалочку подошел к бригадиру, смерил его глазами:
— Что пьешь, братское сердце? Кошачью мочу? Дай проверю…
Он взял из рук бугра чашку и выплеснул горячую жидкость прямо ему в лицо. Бригадир заорал, прижал ладони к роже, запрыгал, заприседал. На крик вышли двое крепких рабочих, которые состояли при бугре вышибалами. Но Дюша и не подумал отступать, небрежно развел полы куртки, демонстрируя черную ребристую рукоятку «ТТ».