Инструктор спецназа ГРУ

— Дело есть, Виля.

— Это понятно, что дело есть. Не на свидание же вы сюда приперлись. А то, может, Светку разбудить?

— Нет уж, Светку ты как-нибудь сам… Вообще, не пойму я, как тебя еще на баб хватает? Я бы помер давно.

— А это, начальник, секрет фирмы. Я, может, эликсир изобрел.

— Ложку ты, небось, куда надо, привязываешь, вот и весь твой эликсир, хохотнул Ковалев и внезапно сделался серьезным. — Ладно, Виля, шутки в сторону. Привет тебе от папаши.

— Это от Рябцева, что ли? Чего ему опять?

— Привет он тебе передает. И еще кое-что.

Ковалев, изогнувшись, глубоко запустил руку в бездонный карман галифе, достал Оттуда что-то и положил перед Вилей, для пущей убедительности подтолкнув это пальцем поближе к Вилиной руке. Губин разглядел, что это было обыкновенное колечко с двумя ключами — от квартиры, наверное.

— Пойдешь в одно место, — инструктировал Вилю Ковалев. — Хозяина по утрам дома не бывает — зарядку он в парке делает. Обычно час, а когда, говорят, и полтора. Зайдешь в квартиру…

— Погоди, — прервал его Виля. — А если дождик?

— А он в любую погоду зарядку делает, — успокоил его Ковалев. — Закаленный.

— Во дурной, — поразился Виля, но от дальнейших комментариев воздержался.

— Зайдешь в квартиру, — невозмутимо продолжал Ковалев, — надыбаешь укромное местечко — такое, чтоб он сразу не нашел, — и положишь вот это.

Он поднял с пола принесенный с собой пластиковый пакет и передал его Виле.

Виля немедленно сунул нос в пакет. Лицо его вытянулось, выражая крайнюю степень изумления.

— Это ж книжки, — растерянно констатировал он. — Ты что, начальник, в общество книголюбов записался?

— Записался, записался… Значит, положишь пакет и ходу оттуда. И не вздумай там по углам шарить. Узнаю — ноги вырву и другим концом в задницу вставлю. Дверь запрешь, ключи — мне или вот Коле. Ты все понял?

— Понял, понял, — сказал Виля. — Улики подбрасываем, начальнички?

— Не твоего ума дело. Делай, что говорят, и не вякай. И имей в виду: завалишь дело — ну, проспишь там или решишь, что погода неподходящая, — молись, козел. Не найдут книжки у него — найдут у тебя, не эти, так другие, и загремишь ты, Виля, далеко и надолго. А следом за тобой в зону весточка полетит: ссучился наш Виля, скурвился совсем, стучит он, падла, капитану Рябцеву, за денежку малую корешей продает — и этого он заложил, и этого, и вон того… И закопают тебя, Виля, в вечную мерзлоту, как мамонта. Живьем ведь закопают, Виля.

— Ладно, не пугай, пуганый уже, — буркнул Виля, отводя глаза. — Ну, чего ты наехал, как самосвал с дерьмом? Делов то на две минуты, все равно, что два пальца… это… обсморкать, а разговоров… Сделаем в лучшем виде, комар носа не подточит.

— Вот и хорошо. А дальше, значит, обычным порядком: звоночек по 02 и — как водится: имею, мол, сведения, что такой и сякой, проживающий по растакому адресу, замочил из корыстных побуждений старика букиниста Гершковича. Фамилию свою не называю, опасаясь, что вышеуказанный такой-сякой оборвет мне за это дело яйца… Кстати, забыл тебе сказать: если он тебя у себя на хате прихватит, он тебе не только яйца оборвет. Очень, говорят, серьезный мужчина.

— Эх, начальнички, — протяжно вздохнул Виля и надолго припал к своей банке, гулко глотая и двигая большим волосатым кадыком. Самогон тек по заросшим щетиной щекам, оставляя мокрые дорожки. — Вот смотрю я на вас, — продолжал он, отдышавшись, — и никак не пойму: чем вы от паханов отличаетесь?

— Формой одежды, — не задумываясь, ответил Ковалев, ничуть при этом не обидевшись.

— Ладно, — сказал Виля, со стуком ставя опустевшую банку на стол. Адрес-то есть у этого серьезного мужчины или мне с этими ключами всю Москву обойти?

Ковалев сказал адрес и заставил Вилю трижды повторить его, пока не убедился, что тот ничего не перепутает и сделает все как надо. Виля выпросил у Ковалева несколько сигарет и проводил сержантов до дверей. Заперев за ними замок и набросив цепочку, Виля вставил «Мальборо» в угол волосатого рта и, процедив: «Козлы, блин», — пошел на кухню искать спички. Ему до смерти хотелось добавить, но его кредит у Максимовны был давно превышен. Кроме того, он сильно подозревал, что, выпив еще немного, наверняка проспит предстоящее дело, подписав себе тем самым приговор: в том, что Ковалев говорил серьезно, стукач Виля не сомневался.

Расставшись с Вилей, сержанты спустились по загаженной лестнице, вторично спугнув давешнего кота, и сели в машину. Напоследок мазнув светом фар по исписанной стене и мокрым кустам, милицейская «девятка» вырулила со двора и покатилась в сторону Казанского вокзала — Ковалев и Губин рассчитывали до конца дежурства еще немного побороться с язвой проституции. Ковалев поудобнее откинулся на сиденье и, закурив, напевал: «Сын поварихи и лекальщика, я с детства был примерным мальчиком…», глядя из-под полуопущенных век на пролетающие мимо огни ночного города.