Антимавзолей

– Размечтался, – сказал Слепой и сделал еще один шаг. – Бросить эту штуку в меня ты все равно не успеешь, я выстрелю раньше. Зачем тебе это надо? Перестань валять дурака. Я здесь один, и я не мент. Ничего страшного ты не сделал. Что за тобой числится, кроме незаконного хранения оружия? Да ничего! Ответишь мне на пару вопросов, и все. Если не станешь врать, я тебя, может быть, даже отпущу. На что ты мне сдался?

До "уазика" было метров двадцать, и говорить приходилось громко. На всякий случай Глеб присмотрел себе укрытие и приготовился нырнуть туда, если парень окажется настолько глуп, что попытается использовать единственное оставшееся в его распоряжении оружие. "А пусть бы попробовал, – подумал Слепой. – Тогда, во всяком случае, его можно будет взять голыми руками". Стрелять в потенциального "языка" Глеб не собирался: у него накопилось слишком много вопросов, требовавших ответа.

– Ну что, договорились? – спросил он миролюбиво и снова шагнул вперед.

Того, что произошло в следующее мгновение, он никак не ожидал. Человек, которого он уже считал своим пленником, вдруг бросился вперед, прямо на автомат, что-то нечленораздельно, но очень громко крича. Руку с гранатой он держал перед собой, как будто собирался передать Глебу эстафетную палочку. Похоже, он намеревался добежать до Слепого и взорвать его вместе с собой или погибнуть от автоматной пули. Никак иначе истолковать его поведение было нельзя. Сиверов изумился до глубины души, но это не помешало ему принять единственно верное решение. Ствол автомата опустился еще немного, прозвучал одиночный выстрел. Пуля ударила человека с гранатой в левую голень, протяжный вопль ужаса и ярости оборвался, будто обрезанный ножом, парень упал ничком как подкошенный. От удара о землю его кулак разжался, граната откатилась в сторону.

Сиверов метнулся в укрытие, про себя считая секунды. На счете "четыре" впереди глухо ахнуло и земля под Глебом вздрогнула. Он полежал еще немного, ожидая, что на голову и плечи вот-вот посыплется песок и гравий, но так ничего и не дождался, лишь где-то неподалеку что-то ударилось о землю с неприятным мокрым шлепком. Да и звук разрыва показался Сиверову каким-то чересчур глухим, будто в последний момент гранату чем-то накрыли...

Глеб поднял голову, уже зная, что увидит. Он не ошибся: человек, которого он ранил, в последнее мгновение нашел в себе силы, превозмогая боль, подняться на руках, рвануться вперед и накрыть гранату своим телом. Вряд ли он сделал это, чтобы спасти Сиверова. Похоже было на то, что этот кретин боялся плена больше смерти и ухитрился ускользнуть у Слепого из рук, покончив с собой таким варварским способом.

– Черт знает что, – сказал Глеб, вставая. – Зачем ты это сделал, болван?

Ответа, разумеется, не последовало, да Глеб его и не ждал. Тут было о чем поразмыслить. Сегодня ему противостояли люди, которые не умели драться, зато предпочитали смерть аресту. Это было очень странное сочетание. Что двигало этими людьми – фанатизм, ненависть, идея, за которую не жалко отдать жизнь? Он вспомнил лица убитых, вспомнил вытатуированный на пальце у одного из них перстень и возмущенно пожал плечами: какая к дьяволу может быть идеология у вчерашнего зэка? Да и лицо самоубийцы с гранатой в последние мгновения жизни не было лицом фанатика, идущего на смерть за идею. Это была бледная маска смертельного ужаса и отчаяния, а вовсе не ярости и слепой веры в свою правоту...

Сиверов поставил автомат на предохранитель, небрежно сунул его под мышку, отвернулся от кровавого месива, минуту назад бывшего живым человеком, и, закуривая на ходу, двинулся туда, где оставил свою машину.

Глава 3

То, что лежало в узком тамбуре между двумя стальными герметичными дверями, можно было назвать покойником лишь с очень большой натяжкой: это был скелет, одетый в военную полушерстяную гимнастерку образца сорок третьего года и просторные синие галифе, заправленные в хромовые сапоги. На плечах красовались погоны с тусклыми лейтенантскими звездочками; откатившаяся в сторону фуражечка блином была синего цвета с малиновым околышем. Темный череп, покрытый клочьями похожих на паклю волос, скалил желтые зубы; превратившаяся в пригоршню костей кисть руки лежала на застежке кожаной кобуры; точно посередине лба зияло круглое отверстие, оставленное, конечно же, пулей: Клыков внимательно осмотрел пол у себя под ногами и, наклонившись, подобрал позеленевшую стреляную гильзу.