Пятое Правило Волшебника, или Дух огня

Ричард нехотя кивнул.

— Боюсь, что у Джегана все еще остаются сестры Тьмы. И их магия будет действовать.

— Значит, наша единственная надежда на Зедда с Энн. Будем надеяться, что они смогут остановить шимов.

Ричард не смог выдавить из себя улыбки.

— Каким образом? Ни один из них не может пользоваться Магией Ущерба. Их магические способности исчезнут, как и все остальное. Они станут столь же беспомощны, как тот мертворожденный ребенок. Я уверен, что они из деревни уехали, только вот куда?

Кэлен одарила его взглядом Матери-Исповедницы.

— Вспомни ты вовремя о своей первой жене, Ричард, мы могли бы сказать Зедду. Возможно, это имело бы значение. Теперь этот шанс для нас упущен. Ты выбрал очень неподходящее время для забывчивости.

Ричард хотел с ней поспорить, доказать, что это не имеет ровным счетом никакого значения, сказать, что она ошибается, но не смог. Она не ошибалась. Зедд отправился в одиночку сражаться с шимами. Ричард прикинул, не вернуться ли им обратно и не последовать ли за дедом.

Кэлен наконец взяла его за руку и, ободряюще потрепав по плечу, повела обратно. Держа голову прямо, она шла с невозмутимым и властным выражением Матери-Исповедницы.

— Мы пока не знаем, что с этим делать, — провозгласила Кэлен, — но я полностью уверена — в наш мир пришли шимы.

Глава 30

Специально для охотников Кэлен повторила свои слова на языке Племени Тины. Ричарду очень хотелось, чтобы права оказалась она и угрожал бы им Шнырк, а не шимы. На Шнырка у них управа имелась.

Сообщение Кэлен по вполне понятным причинам никого не оставило равнодушным, особенно если учесть, что она, столь рьяно отстаивавшая мнение, что это Шнырк, теперь вдруг резко переменила позицию, заявив, что нисколько не сомневается: миру угрожают именно шимы, и никто иной.

После этого ее заявления ни у кого не осталось сомнений. Казалось, после слов Кэлен мир изменился для всех.

Над равниной повисла тревожная тишина.

Ричарду требовалось срочно решить, что делать дальше, но никаких догадок не возникало. Он даже не представлял, с чего начать. Только теперь он понял, что нужно ему было сделать, когда имелась возможность. Но он тогда был так озабочен нависшей угрозой, что ни на что не обращал внимания.

Далеко же он убрел от родных лесов. Он страстно желал снова оказаться там. По крайней мере в бытность свою лесным проводником он никогда не блуждал и точно знал, по какому пути идет.

Ричард обратился к темноволосой мудрой женщине бака-тау-мана:

— Зачем вы проделали весь этот путь, Дю Шайю? Что вы тут делаете?

— Ага! — протянула Дю Шайю, с подчеркнутой тщательностью складывая руки на груди. — Теперь Кахарин желает, чтобы я говорила!

Женщина просто кипела от возмущения. Ричард не очень понимал причины ее настроения, да это, если честно его, нисколько не волновало.

— Да. Зачем вы пришли?

— Мы шли много дней. Путешествие было тяжелым. Мы похоронили некоторых из тех, кто вышел с нами. Нам пришлось с боем прорываться по враждебным местам. Мы пролили кровь многих, чтобы добраться до тебя. Мы оставили наши семьи и любимых, чтобы доставить нашему Кахарину предупреждение. Мы шли без пищи и сна, испытывая неудобства и лишения. Мы пережили ночи, когда все мы плакали, боясь неизвестности и тоскуя по родине. Я шла с ребенком, которого Кахарин попросил меня выносить, когда я собиралась пойти к травнице и убить его. Вытравить вместе с мерзкими воспоминаниями, с ним связанными. А Кахарин даже не соизволил заметить, что я почтила его просьбу и приняла на себя ответственность за это дитя. Кахарин даже не понял, что каждый день этот ребенок, которого он попросил меня выносить, напоминает мне о времени, которое я провела, прикованная цепью к стене у этих вонючих маженди. Напоминает о том, каким образом я забеременела. Напоминает обо всех мужиках, что использовали меня и смеялись надо мной. Напоминает о том, что я тогда каждый день ждала, что этот день станет последним и меня зарежут и принесут в жертву. Напоминает о том, как я оплакивала своих собственных детей, которые останутся без матери, рыдала, что больше никогда не увижу их милые смеющиеся мордашки и не порадуюсь тому, как они растут. Но я почтила пожелания Кахарина и вынашиваю ребенка этих псов, потому что Кахарин попросил меня об этом. Кахарин же уделяет своему народу, проделавшему столь долгий путь, лишь толику внимания, будто мы какие-нибудь блохи. Он не спрашивает, как идут дела у нас на родине. Он даже не предлагает нам сесть с ним, чтобы мы могли порадоваться тому, что наконец вместе. Он не спрашивает, довольны ли мы. Не спрашивает, не голодны ли мы, не хотим ли пить. Он лишь вопит и доказывает, что мы вовсе не его народ, потому что не знает наши древние законы, по которым мы жили многие века, и отметает некоторые священные законы лишь потому, что его им не учили, будто по одной только этой причине они не важны. Согласно этим законам, многие пожертвовали жизнью, чтобы благодаря им он кое-чему выучился и смог прожить еще один день. Он думает о своем народе не больше, чем о грязи под ногами. Он без раздумья отбрасывает дарованную ему по нашим законам жену. Он обращается со своей законной женой, как с тварью последней, вспоминая о ней, лишь когда понадобится. Древние законы обещали нам Кахарина. Признаю, что они вовсе не обещали такого, что станет почитать свой народ и его обычаи и законы, объединившие нас, хотя, по моему мнению, любой нормальный человек почтил бы тех, кто так много выстрадал ради него. Я пережила гибель моих мужей от твоей руки и оплакивала их подальше от твоих глаз, чтобы ты не страдал от этого. Мои дети храбро пережили смерть своих отцов, павших от твоей руки. Они плакали по ночам, тоскуя о мужчине, что целовал их на ночь и желал добрых снов. А ты даже не потрудился поинтересоваться, каково мне без моих мужей, которых мы с детьми нежно любили, не поинтересовался ты и как пережили потерю мои дети. Ты не спросил, как жилось мне без моего нового мужа, данного мне согласно нашим законам, пока он носился где-то в поисках других жен. Тебе настолько наплевать на меня, что ты даже не соизволил упомянуть о моем существовании своей новой жене.