Тамбур

— Я?! Вам?!

— Лежи! — Он присел на край диванчика, погладил тощую холодную ручку. Алла очень напоминала ему какое-то несчастное животное — вроде лемура. Сходство довершали большие глаза, обведенные страдальческой тенью. — Ты мне веришь? Ты веришь, что я забочусь о тебе?

Девушка тихонько вздохнула. Голубкин улыбнулся:

— Ну вот, и успокоилась. Жанна больше не придет.

Поверь, она удрала отсюда, как ошпаренная кошка!

— Ошпарили как раз меня, — пробормотала та.

— Ничего, до свадьбы заживет! Ты ее можешь засадить куда хочешь — хоть в психушку, хоть в тюрягу — по твоему выбору. И я тебе помогу. У тебя и свидетель есть — твоя соседка. Потом — рецидив. Но… Я бы хотел сперва с нею пообщаться. Ты согласна до поры до времени ничего не предпринимать?

Алла прикрыла припухшие от слез веки:

— Делайте, что хотите. У меня теперь одна цель — выжить.

— В этом даже не сомневайся! — убежденно сказал он, поглаживая девушку по плечу. — Сейчас запрись на все замки Никому не отпирай. Вообще никому — поняла? Я поехал искать Жанну…

Та вздрогнула, услышав имя. Голубкин потрепал ее по голове. На плед обрушился град отцепившихся бусинок.

— Ты ведь не знаешь ее адреса? Ну конечно, нет. Я справлюсь на кафедре. Аллочка, ты уверена, что врач тебе не нужен?

Не нужен ей врач, не хочет она никакого врача…Девушка снова заплакала — тихонько, почти загнанно. И конечно, Алла гарантировала, что запрется на все замки. Это ужасно, ужасно! Чем она заслужила такое?! Чем она обидела эту проклятую методистку?! Да, та обожала Боровина, боготворила его — весь институт знал! Да, она имела какое-то право обидеться, когда про него сказали дурное… Но чтобы ударить по голове?! Да еще два раза подряд?! Первый раз она бы простила — ладно уж, можно и сгоряча… Но второй!

— Прийти с таким намерением убить! — Алла уже окончательно задыхалась от подавленных рыданий. — Понимаете, мне сейчас и самой кажется, что я виновата… Ведь невиновных не убивают?!

— Если бы так… — Он продолжал гладить ее руку. — Тогда бы я плюнул на все и поехал в Подмосковье, сажать картошку на даче. К сожалению, невиновных-то чаще всего и убивают. Ты не поверишь, но я иногда ненавижу свою работу! Например, за что тебя два раза приложили? За пару слов? А ты имела полное право их произнести. Легко мне на тебя смотреть, как думаешь?

Хорошо, что ты сумела защититься. А вдруг бы эта уродская ваза не подвернулась?!

Девушка сдавленно засмеялась.

— Никому не отпирай, поняла? Я позвоню. Вообще никому не отпирай!

Та кивнула. Голубкин встал и помог подняться Алле:

— Я послушаю, как ты запрешь дверь. И единственным человеком, которому ты откроешь, буду я!

— Есть! — слабо усмехнулась та, провожая следователя к порогу. — Сейчас бы выпить чаю… Но как его заварить? Чайник был единственный! Уж лучше бы она меня треснула цветочным горшком!

Голубкин разом посерьезнел и сказал, что видел результаты. Без шуток — ему как-то пришлось раскрывать дело об убийстве, причем именно посредством цветочного горшка. С геранью — он хорошо помнил эти пунцовые цветочки, на которых застыли капли багровой крови. Муж поссорился с женой — обычное дело.

Да и кончилось все в достаточной степени обыкновенно. Чем больше он общался с людьми, тем больше начинал любить животных. Те, по крайней мере, не убивают друг друга ни за что, ни про что!

* * *

Он сам с трудом верил, что удастся найти девицу, пытавшуюся совершить убийство. Будь у нее хоть капля рассудка, та бы замела все следы и удрала из города. Но Жанна оказалась там, где ей и положено было находиться — на кафедре. В институт его пропустили как своего — охранник даже не спросил документы и почтительно проводил Голубкина взглядом. На лестнице никого не было. На кафедре — пусто. Близился вечер, все разошлись. Следователь с трудом заметил фигурку, сгорбившуюся за компьютером. Мерно и глухо щелкали клавиши. Девушка печатала. Она не могла не слышать звука открывшейся двери, но тем не менее даже головы не повернула.

— Бог в помощь, — поприветствовал ее Голубкин.

Девушка подняла равнодушные глаза:

— Опять вы? Присаживайтесь. Я как раз собиралась выпить чаю.

— Вы тут одна? — Петр Афанасьевич осторожно присел на краешек кожаного дивана. На душе у него было скверно — хуже некуда. Он поверил Пивоваровой. Это именно Жанна, вот эта, внешне безобидная девушка, пыталась ее убить. Зачем бы студентке врать?