— Хозяин — нет, но кто-то в семье — наверняка. Держи рулетку. Так, от двери — два метра шестьдесят…
Неожиданно раздался телефонный звонок.
«Телефон на даче — редкость», — мелькнула мысль, я прошел в кабинет и взял трубку.
— Все в порядке? — осведомился мужской голос.
— Да, — ответил я. Действительно, не спрашивать же, что он понимает под «порядком».
— О'кей. — Раздались гудки. Разговор был окончен.
Осмотр и составление протокола, планов и схем заняли часа полтора. Дело шло к концу. Я поднялся наверх, заглянул в две маленькие комнатки с кроватями, вышел на веранду. Отсюда открывался умиротворяющий вид на окрестный пейзаж, и надо сказать, с приподнятой точки обзора он выглядел еще живописней. А через поляну по направлению к даче шел человек.
Я отпрянул в глубину веранды, но тут же сообразил, что отсвечивающее на солнце стекло делает меня невидимым.
Кто же это? Скорее всего кто-то из хозяев, может быть, даже сам Золотов-старший.
Впрочем, нет. Хотя я беседовал с ним только по телефону и поэтому узнать не смог бы, этот человек гораздо моложе — подобранная фигура, резкая отмашка руками…
Лица рассмотреть не удавалось, вот подойдет…
Но когда незнакомец подошел ближе, забор скрыл его из поля зрения.
Я спустился вниз и вместе с практикантами вышел на крыльцо, чтобы встретить посетителя. Но прошла минута, другая, третья, а в калитку никто не входил.
— Ну-ка, ребята, посмотрите, куда он делся.
Оставшись один, я быстро вытащил книжку, плюхнулся в кресло, расслабленно вытянул ноги.
«… Мы высаживались на Леду последней сменой. Этот факт не был известен никому на Земле, за исключением узкой группы экспертов, получивших специальный допуск к отчетам, видеозаписям, образцам и другим материалам, собранным нами и двумя первыми экспедициями. Официально планета считалась необитаемой и непригодной для освоения из-за высокого уровня природного радиационного фона…»
Что-то отвлекало внимание, я прислушался. Тихий тупой скрежет то пропадал, то появлялся вновь. Жук-древоточец! Я подошел к стене и внимательно осмотрел ровную деревянную поверхность. И точно. Одна дырочка, другая, третья… А сколько ходов уже проделано там, внутри? Дача оказалась больной…
Вернулись Валек с Петром.
— Никого нет, мы все вокруг обегали. Наверное, он куда-то в другое место шел.
— Может быть, конечно, и в другое. Но тропинка ведет прямо к воротам, больше идти по ней некуда…
Я сфотографировал все помещения, снял со стены ножны от кортика. Подчиняясь внезапно пришедшей мысли, отлил в пронумерованные флаконы образцы спиртного из экзотических бутылок. Кажется, все, можно дописывать протокол.
Когда мы вышли на улицу, солнце уже скрылось за деревьями. Я сделал еще пару снимков — общий вид дачи и подходы к ней. Хотелось есть, а предстоял еще обратный путь до станции, потом ожидание электрички, потом…
— А почему вы не ездите на машине? — Мысль Петра работала в том же направлении.
— Потому что на ней ездит прокурор, — дал я исчерпывающий ответ и приготовился к следующему вопросу, но его не последовало. Чувствовалось, что ребята устали.
Из окна электрички я все время смотрел в левую сторону. Там, за деревьями, любили проводить время Валерий с друзьями, и, видно, отдых удавался на славу, недаром же они называли дачу "Баркентина «Кейф».
В названии чувствовалась фантазия, изобретательность, слово «кейф» произносилось правильно, без распространенной ошибки.
Грамотные, симпатичные, положительные молодые люди с развитым воображением… И тем не менее один из участников вчерашней вечеринки лежит сейчас на холодном каменном столе морга, а другая заперта в душной камере…
Лес расступился, и я увидел знакомое здание на холме. Оно напомнило мне парусник, идущий ко дну.
ЭКИПАЖ БАРКЕНТИНЫ
Тяжелая стальная дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Пройдя узкий и глубокий, как колодец, двор, я миновал сводчатую арку и вышел на широкий проспект. Здесь светило солнце, катились по своим маршрутам троллейбусы, проносились автомобили, спешили куда-то прохожие — словом, шла обычная жизнь.
Изолятор временного содержания (сокращенно — ИВС) находился в глубине двора, и никто из проходящих мимо людей не подозревал, что в какой-нибудь полусотне метров существует другой мир с круглосуточными электрическими лампочками вместо дневного света, со стенами, выкрашенными унылого цвета масляной краской, с лязгающими замками и спертым, несмотря на вентиляцию, воздухом, пропитанным тяжелой смесью запахов человеческого пота, карболки и чего-то еще — специфическим камерным духом, который невозможно истребить даже ежедневной уборкой.