Подумаешь, радость! Шмотки и так можно достать… Поужинали, музыку послушали, потанцевали. Все нормально. Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция.
Оказывается — такое дело…
— Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер?
— Кто, я?! — Она посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И, может, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано:
«Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения».
— Кто, я?! — повторила она. — Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью!
— Значит, это были вместительные рюмки. — Я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась:
— В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское…
— А остальные?
— Да как вам сказать… Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А морячок — тот сачковал, пропускал часто и коньяка почти не пил. Говорил, ему с утра идти куда-то надо…
— О чем вы разговаривали?
— Сейчас разве вспомнишь? Обычный треп. Анекдоты, побасенки всякие…
— Не ссорились?
— Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно.
— Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в столь благочинной компании могло произойти убийство?
— Ну уж убийство! Несчастный случай вышел… Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно?
— Вы Вершикову хорошо знаете?
— Да вроде… Подружками были! Развлекались вместе, то да се… Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол — все танцуют, а у нее глаза на мокром месте.
Что у человека внутри — разве ж узнаешь? Чужая душа — потемки…
— А Золотова?
— Валерку знаю неплохо.
— Какие у вас с ним отношения?
— Ну ясно какие! Неужели не понятно?
Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов несколько неудобно. Но ничего не поделаешь.
— Признаться, не понятно, — я выжидающе смотрел на Марочникову.
Она досадливо поморщилась и передернула плечами.
— Ну, живу я с ним. Что такого — мне не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете?
— Придется записать. Как и все, о чем мы говорим. Так что собой представляет Золотов?
— Нормальный парень. Пофорсить, правда, любит, как же — адмиральский внук! А так — ничего…
— Ничего? И это все, что вы можете сказать о близком человеке?
— Я же не тост за него поднимаю! Хватит и этого. Чем меньше говоришь следователю — тем лучше.
— Вот как? Интересная мысль. Кто вам ее подсказал?
— Сама не маленькая.
Марочникова неторопливо прочитала протокол.
— Правильно записано?
— Правильно. Только вот стиль, — она неодобрительно покачала головой.
— Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман, — я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола.
— Да, это явно не роман, — Марочникова расписалась, стрельнула глазками, странновато улыбнулась. — А жаль.
Она вышла так стремительно, что я не успел спросить, чего ей, собственно, жаль, и это неуместное сейчас слово осталось висеть в воздухе.
Дверь снова раскрылась. Оказывается, практиканты терпеливо ждали в коридоре.
— Почему не зашли?
— Чего соваться, — пробурчал Валек. — Мало ли о чем у вас разговор. Сунешься — настрой собьешь!
Молодец, понимает! Валек нравился мне все больше. Учились они одинаково хорошо, но, в отличие от Петра, он много читал, участвовал в рейдах комсомольского оперотряда, схватывался с хулиганами. И ум у него более живой и гибкий.
Петр выложил на стол несколько бумаг.
— В общей сложности эти гаврики украли на три с половиной тысячи, обчистили восемь квартир. А вот характеристики: Акимов — сущий ангел, Гоценко тоже, но с приводами за хулиганство! Как же так?
Я улыбнулся.
— Обычное дело. Жадность, жестокость, подлость проявляются в преступлениях, в повседневной жизни их скрывают или по крайней мере не афишируют. Вот и читаешь о злостном хулигане: нарушений трудовой дисциплины не допускал, сменные задания выполнял, активно участвовал в общественной жизни. А начинаешь проверять — вранье! Опаздывал, пьяным заявлялся, какая там общественная жизнь — разве что взносы платил с боем! Почему врут? Иначе вопрос: а где вы раньше были, почему не перевоспитывали?