Утраченная реликвия...

– Там поглядим. Ну, где твоя Гангрена? Припутали они ее, что ли?

Трое братков уже были внутри кафе. Рыжий остался на крыльце, закурил и стал смотреть по сторонам. Несколько раз линзы его огромных темных очков, за которыми он безуспешно пытался спрятать сделанный Филатовым «набросок», равнодушно скользили по джипу, и всякий раз Юрий напрягался, теребя дверную ручку. Потом дверь кафе открылась; Филатов подался вперед, но из кафе вышли два подростка и, что-то оживленно обсуждая на ходу, двинулись в сторону автобусной остановки. Рыжий проводил их долгим взглядом, поправил что-то под левой полой пиджака и метко бросил окурок в урну.

– Пересядь назад, – продолжая следить за Рыжим, сказал Юрий.

– Это еще зачем? – удивился Светлов. Заднее сиденье в укороченном джипе Филатова было совсем узенькое и с виду очень неудобное. Да и видимость оттуда была похуже, и вообще…

– Машина двухдверная, – напомнил Инкассатор.

– Ну и что?

– Чтобы пропустить Гангрену назад, тебе придется выйти, – терпеливо сказал Юрий. – Когда выйдешь, окажешься в трех метрах от того типа, что торчит на крыльце. Думаешь, у него нет твоей фотографии? Думаешь, он промахнется, стреляя с трех метров?

– Ой, ё!.. – сказал Светлов и безропотно полез через спинку сиденья назад.

Салон джипа был тесноват для таких акробатических этюдов, и, пока Светлов протискивался между высокой спинкой сиденья и низким брезентовым потолком, машина буквально ходила ходуном, раскачиваясь на амортизаторах. К счастью, Рыжий в это время смотрел в другую сторону – приоткрыв стеклянную дверь и вытянув шею, он заглядывал в кафе.

– Человеком-змеей тебе не стать, – констатировал Юрий, когда главный редактор со вздохом облегчения плюхнулся наконец на заднее сиденье.

– А я виноват, что ты вместо машины посадил меня в какой-то спичечный коробок? – огрызнулся Светлов, кое-как поправляя пришедший в беспорядок туалет.

– Лягушонка в коробчонке, – рассеянно сказал Юрий, и в этот момент на низком бетонном крыльце Интернет-кафе появилась Гангрена.

Тяжелая стеклянная дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, и Гангрена боком проскользнула в эту щель – не так, как это делает человек, желающий остаться незамеченным, а привычно и непринужденно. Глядя на то, как это было проделано, Юрий поневоле решил, что оправленная в блестящую нержавеющую сталь толстая пластина тонированного стекла была слишком тяжела для хрупкой двадцатилетней девицы, и она – девица, естественно, а вовсе не стеклянная плита – просто давно научилась экономить силы, не растрачивая их попусту на схватки с тугими дверными пружинами.

Столь очевидная слабость вызывала у Юрия рефлекторное стремление броситься на помощь, поддержать, защитить и уберечь, но он вспомнил манеру Гангрены выражаться и своеобразно вести себя, и его рыцарский пыл сам собой угас.

Скучавший на крыльце и незнакомый с манерами Гангрены Рыжий что-то сказал, обращаясь к ней. На его обезображенной страшным кровоподтеком физиономии при этом появилась блудливая ухмылочка. Вопреки ожиданиям Юрия, Гангрена ответила – коротко и, судя по изменившемуся выражению лица Рыжего, исчерпывающе. С очень недовольным видом Рыжий протянул руку, намереваясь схватить Гангрену за рукав потертого кожаного плаща. Филатов опять напрягся, но Гангрена справилась с затруднением сама – просто увернулась, дала по протянутой руке и, не оборачиваясь, пошла к машине. Рыжий что-то проворчал, плюнул и потерял к Гангрене интерес.

Гангрена приблизилась к машине с самым что ни на есть независимым видом. Юрий воткнул первую передачу, до пола выжал сцепление и взялся за головку ключа зажигания. Хакерша распахнула дверцу и плюхнулась на сиденье. Она еще хлопала заедающей дверцей, а Филатов уже запустил двигатель, дал газ и медленно, аккуратно отпустил сцепление. Джип стартовал стремительно и плавно, как баллистическая ракета, дверца захлопнулась сама собой, и Гангрену бросило на спинку сиденья.

Старательно путая следы в перпендикулярных улицах и переулках, Юрий краем глаза косился на свою пассажирку, которая с независимым видом курила длинную тонкую сигарету, привычно положив ногу на ногу. Принять в тесном салоне столь непринужденную позу могла только такая пигалица, как она – полтора метра в прыжке, сорок кило живого веса плюс пять килограммов стальных заклепок, застежек, пряжек, цепочек, потертой телячьей кожи и еще более потертой джинсовой ткани. Ну, и плюс очки – просто выпуклая полоска темного стекла, пересекающая лицо от виска до виска, как смотровая щель танка. Но уж очки-то наверняка мешали ей в самую последнюю очередь: создавалось впечатление, что Гангрена не расстается с ними даже ночью.