34  

Да, это была Офелия, вне всякого сомнения. Служитель сдернул грязно-серую, с тошнотворными пятнами простыню, и я увидела худенькое тельце, вытянувшееся на узком, оцинкованном столе, заострившееся личико, знакомую оцепенелую полуулыбку на бескровных губах. Офелия лежала совсем нагая; ее тонкие ключицы, ребра, острые бедра проступали сквозь голубоватую кожу; руки были сжаты в крошечные кулачки. В первый миг труп показался мне похожим на ощипанного цыпленка.

Если Вечный Жених меня выберет, я тоже буду лежать вот так – голая, с остекленевшими глазами, и пьяный сторож прицепит мне к ноге клеенчатый номерок?

Со мной приключилась самая настоящая истерика.

– Она не хотела умирать! Она не должна была умереть! – кричала я, рыдая у Гэндзи на груди самым жалким образом. – Она даже не была настоящей соискательницей! Он не мог ее выбрать!

– Кто «он»?

– Смерть!

– Почему тогда «он», а не «она»?

Я не стала объяснять непонятливому про der Tod, а вместо этого, неожиданно для себя самой, набросилась на него с упреками:

– Почему вы меня привезли в это кошмарное место? Вы лжете, что не могли ее опознать! Не так уж она изменилась! Вам нарочно хотелось меня помучить!

И тут он тихо, но отчетливо произнес:

– Вы правы. Я хотел, чтобы вы видели ее такой.

– Но… Но зачем?

Я задохнулась от негодования.

– Чтобы вы очнулись. Чтобы поняли – этому сумасшествию нужно положить конец. – Гэндзи кивнул на голубое тело утопленницы. – Хватит смертей. Для того я и вступил в ваше общество.

– Так вы не хотите стать женихом Смерти? – тупо спросила я.

– Однажды, много лет назад, я уже исполнил эту роль, – с мрачным видом ответил он. – Думал, что женюсь на прекрасной девушке, а вместо этого женился на смерти. Одного раза довольно.

Я не поняла этой аллегории. Да и вообще не могла ничего здесь понять.

– Но ведь вы стрелялись из револьвера! – вспомнила я. – Причем дважды! Просперо рассказывал. Или это был какой-то трюк?

Он с некоторым смущением дернул плечом.

– Что-то вроде этого. Видите ли, мадемуазель Коломбина, я в некотором роде являю собой редкостный феномен: всегда выигрываю в любой jeu de hasard [1] . Не знаю, чем объясняется эта аномалия, но я давно уже с нею свыкся и изредка ею пользуюсь в практических целях, как, например, во время знакомства с господином Просперо. Даже если бы в барабане было вставлено четыре патрона из пяти, мне наверняка выпало бы пустое гнездо. А уж один шанс смерти на четыре шанса жизни – это просто смешно.

Я не знала, как отнестись к этому диковинному объяснению. Обыкновенное бахвальство или у него в самом деле какие-то особенные отношения с судьбой?

Гэндзи сказал:

– Не забывайте того, что увидели здесь. И ради Бога, не делайте глупостей, какие бы чудодейственные знаки вам ни были явлены. Ждать осталось недолго, все решится уже завтра. Я разрушу этот омерзительный храм трупопоклонства. Да, я не успел вам сказать – рассыльный принес мне записку от Просперо. Наверняка вам нынче доставят такую же. Собрания возобновляются. Завтра нас ждут, как обычно, в девять.

Я сразу забыла и о Гэндзи с его разрушительными планами, и даже о холодной мертвецкой, насквозь пропахшей миазмами разложения.

Завтра! Завтра вечером я опять увижу его.

Я проснусь, я снова начну жить».

Он был волшебно прекрасен

– Сегодня я представлю вам лучшее из своих изобретений! – объявил дож, стремительно входя в полутемную гостиную.

Он показался Коломбине волшебно прекрасным в малиновой бархатной блузе с батистовым жабо, сдвинутом набок берете и коротких замшевых сапогах. Истинный Мефистофель! На боку, усугубляя сходство, посверкивал драгоценными каменьями кинжал.

Вслед за ним из дверей повеяло сквозняком, свечи на столе затрепетали и погасли – остался лишь неверный пламень жаровни.

Дож вынул клинок из ножен, коснулся поочередно каждой из свечей, и – о чудо из чудес – они снова зажглись одна за другой!

Затем Просперо обвел взглядом собравшихся, и глаза каждого загорелись, точно так же, как минутой раньше свечи. Коломбина ощутила на себе привычное воздействие этого магнетического взгляда. Ее вдруг бросило в жар, сделалось трудно дышать, и она почувствовала, что наконец просыпается, выходит из спячки, длившейся целых три дня – всё то время, пока не было вечерних собраний.


  34  
×
×